Государево дело

Оченков Иван Валерьевич

Резко отвернувшись, я потребовал коня и, едва его подвели, вскочил в седло. Сопровождающие тут же последовали моему примеру, после чего наша кавалькада дружно понеслась к Москве. За поединком наблюдало много народу, поскольку случалось подобное не часто, а значит, многие видели и что победитель о чём-то меня просил, стоя на коленях. Но говорили мы тихо, а потому в чем дело, мало кто понял. И на следующий же день, по столице поползли самые разные слухи, один чуднее другого.

Глава 6

Известия

о том, что посольство Сагайдачного к царю провалилось, да ещё и едва не стоило одному из посланников жизни, быстро достигло ушей Фомы Кантакузена и сильно обрадовало его. Во всяком случае, так мне доложил, часто встречавшийся с ним Рюмин. Это меня полностью устраивало, поскольку ссориться с Блистательной Портой в мои планы пока не входило. Однако, непостижимым для меня образом, хитрый грек пришел к выводу, что это решение было принято под влиянием моей супруги, и отправил царице богатые дары.

Донельзя удивленная Катарина, разумеется, стала узнавать, чем вызвана подобная щедрость и вскоре явилась ко мне за разъяснениями.

– Иоганн, что означает ваш отказ гетману? – спросила она, появившись на пороге моего кабинета.

Одним из последствий крещения, для шведской принцессы, была необходимость носить русское платье, по крайней мере, на людях. Стоит ли говорить, что это не слишком ей понравилось. Впрочем, Катарина Карловна быстро нашла выход из сложившегося положения и, приехавшие в составе ей свиты портнихи, быстро изготовили своей госпоже наряды в которых, иной раз причудливо, сочетались элементы русской и западноевропейской моды. Как оказалось, сарафаны вполне могут подчеркивать грудь, а летники фигуру.

– Вы прекрасно выглядите, сударыня, – скользнул я взглядом, по платью царицы.

– Рада, что вам понравилось. Но вы так и не ответили…

– Если вы про Сагайдачного, то мой отказ значит, что я не собираюсь воевать, следовательно, не вижу смысла тратить деньги на подкуп подобного рода союзников. К слову, весьма ненадежных.

– Но, что он станет делать, получив ваш отказ?

– Скорее всего, пойдет на поклон к своему королю.

– Это значит, что Сигизмунд станет сильней?

– В какой-то мере, да.

В глазах супруги мелькнул огонь, но она, хоть и не без труда, сумела сдержаться. Дело в том, что став сначала немецкой герцогиней, а затем и русской царицей, Катарина Ваза ни на секунду не переставала быть шведской принцессой, и, вольно или невольно, оценивала все события с точки зрения выгод своей родины. И в этом смысле всякое усиление польских родственников казалось угрожающим интересам её коронованного брата, а стало быть, и ей тоже.

– Мне кажется, что вы, Ваше Величество, не отдаете себе отчет в опасности подобного усиления, – поджав губы, заметила она.

– Напротив, вполне отдаю, – пожал плечами я в ответ. – Более того, в данный момент нахожу это весьма выгодным.

– И в чем же вы видите

выгоду?

– Я очень надеюсь, что подобное усиление вскружит вашему кузену голову, и он вляпается в какую-нибудь авантюру. Лучше всего в войну с Османской империей.

– Это было бы не плохо, но если он повернет свое оружие на Север?

– Если вы имеете в виду его вяло текущий конфликт с Швецией, то я не вижу в этом особой беды.

– Мне кажется, или вы стали забывать, кому обязаны короной на вашей голове?

– Если вы про Земский собор, то, как раз, нет! Видите ли, сударыня, так случилось, что наши с вами русские подданные всеми силами души ненавидят казаков, причем, запорожских в особенности. И говоря по совести, у них на это масса весьма уважительных причин. Так что, когда послы самозваного гетмана вернулись восвояси, не солоно хлебавши, это вызвало немалое удовлетворение в самых разных слоях москвичей.

– Но отчего такое отношение, ведь они тоже православные, а для ваших подданных это так важно!

– Полноте, Като, – скупо улыбнулся я на её выпад. – Принадлежность к лютеранству совсем не мешало ожесточенно воевать Швеции и Дании, так чем же хуже приверженцы греческой веры?

– Пусть так, но…

– Катарина, чего вы добиваетесь? – перебил я жену, прежде чем она начала возражать.

– В каком смысле?

– В прямом. Лично у меня только один приоритет – сделать так, что бы наше царство досталось нашему сыну в наилучшем состоянии. Всё остальное я оцениваю лишь с этой точки зрения.

– Так вот почему вы погубили будущее нашей дочери?

– Вы не справедливы ко мне.

– Разве?

– Да. И поверьте мне, если наш сын будет твердо сидеть на троне, он сможет делать всё, что ему заблагорассудится. В том числе выдать свою сестру замуж за лютеранина, католика или кого угодно.

– Вот уж не думала, что наше положение настолько неустойчиво!

– Более чем, дорогая моя! Я до сих пор остаюсь царем только потому, что все время побеждаю. Что с каждым днем моего царствования положение подданных становится хоть немного лучше. И если так будет продолжаться и далее, то это будет связываться в народном сознании именно с правлением нашей династии. По крайней мере, до тех пор, пока потомки не наделают таких глупостей, что перечеркнут все наши старания. Я не могу это предотвратить, но постараюсь дать им запас прочности.

– И будущее нашей дочери вы так же готовы положить на этот алтарь?

– Что же, прямой вопрос заслуживает такого же прямого ответа, – вздохнул я. – Если случится подобная надобность, монарх должен быть готов пойти и не на такие жертвы. Однако совершенно очевидно, что выгодный брак принцессы Евгении с представителем достойного рода принесет нашей династии значительно больше пользы, нежели её заточение в монастыре.

– Но ведь её нынешнее вероисповедание может послужить препятствием…