Государево дело

Оченков Иван Валерьевич

– Водой оболью! – посулил лежебоке княжич.

– Матушке пожалуюсь! – огрызнулся Ванька.

– Может, я на что сгожусь? – застенчиво предложил уже совсем проснувшийся Никишка.

– А справишься? – с надеждой в голосе спросил рында.

– Так смотря с чем, – пожал плечами мальчик.

– Письмо отнести надо человеку одному, – лихорадочно зашептал Пётр. – Отнеси, сделай милость, а уж я в долгу не останусь!

– Ладно, – согласился Анненков. – А куда?

– В слободу стрелецкую. Там терем большой, а внизу лавка. Не ошибешься.

– Ну хорошо, а отдать-то кому?

– Дочери

стрелецкого головы Пушкарева – Марье. Только лично в руки передай, а то беды не миновать!

– Да как же я её узнаю? – испугался Никишка.

– Узнаешь, – мечтательно закатил глаза княжич. – Ибо на всей Святой Руси нет девушки краше…

– Сделаю, – согласился мальчик.

– Вот спасибо, – обрадовался Пожарский. – Век за тебя буду Бога молить!

– Только это…

– Что?

– Денег бы, хоть полушку [39] , – помялся школяр. – А то в лавке спросят, чего пришел, а сказать-то и нечего будет.

39

Полушка – монета в четверть копейки.

– Верно, – согласился рында и, вытащив из поясной сумки монетку, протянул своему гонцу. – Держи алтын. Прикупишь чего-нито на свои надобности, а оставшееся себе оставь, за услугу.

– Не возьму! – насупился школяр. – Анненковы николи не нанимались…

– Тогда возьми в долг.

– Ты еще в холопы предложи запродаться!

– Ну ладно тебе, – поспешил успокоить его молодой человек. – Давай так, я её уронил, а ты нашел. В том чтобы найти урону чести нет!

– Ну, хорошо, – скрепя сердце ответил Никишка, уже жалея, что согласился.

Правда, сразу отправиться выполнять поручение молодого Пожарского не получилось. Едва школяры поднялись, княгиня взяла их в оборот и, заставив прежде умыться, усадила за стол, на котором уже стояли полная миска пышущих жаром оладушков и чашка с медом, а в придачу к ним крынка парного молока. После такого плотного завтрака идти никуда не хотелось, но измученный ожиданием Петька так жалобно смотрел на Никишку, что волей-неволей пришлось идти выполнять обещание.

– Матушка, мы пойдем, погуляем? – спросил Ванька княгиню.

– Ишь чего удумал, – возмутилась та. – Сколь дён дома не был, а едва порог переступил, так и смотрит, как бы со двора улизнуть!

– Матушка, мы недолго, – принялся канючить хитрец.

– Ну, коли недолго, так погуляйте, – сжалилась княгиня. – Только далеко не уходите!

Получив дозволение, мальчики бросились одеваться в свои монашеского вида школярские зипуны и скуфейки [40] . Выйдя в таком виде на улицу, они бросились бежать к Стрелецкой слободе.

40

Скуфья. – Головной убор монахов и послушников.

– Вань, – запыхавшись от быстрого бега, спросил приятеля Никишка. – А почто твой брат и впрямь холопа с запиской не отправил?

– Да как же

он её отправит, – ухмыльнулся дружок, – когда батюшка всем слугам строго-настрого запретил таковые поручения от него исполнять!

– А сам?

– А самому ему на службу в Кремль уже пора. Да и рынду царского сразу заметят, понимать надо. Ладно, бежим быстрее пока нас не хватились, а то батюшка догадается, что мы с тобой Петькины письма носим, не возрадуемся! Уж я-то точно.

Пушкаревская лавка занимала почитай весь нижний ярус немаленького терема стрелецкого головы и была сверху донизу наполнена всякой всячиной. Были там и съестные припасы, и всякая мелочь необходимая в хозяйстве, а так же разные ткани и много чего ещё. Товары отпускали хорошо вышколенные приказчики в нарядных красных рубахах, подпоясанные зелеными кушаками, отчего все казались на одно лицо. Один из них, завидев ребят, подозрительно прищурился, и с отменной вежливостью спросил:

– А вам что, господа-школяры?

– Бумаги… – начал было Никишка, но приятель тут же его перебил.

– Рахат-лукум турецкий есть?

– Как не быть, – с достоинством отвечал приказчик. – Имеется! Вам какой?

– А он у вас разный?

– Туретчина большая, – пожал плечами тот. – И в каждой избушке свои погремушки. Вот это, к примеру, из Измира, – слаще меду. А вон тот из Леванта – чуть с кислинкой.

– Попробовать бы, – задумчиво протянул Ванька.

– Купи, так и попробуешь, – ухмыльнулся торгаш.

– Видать, не сладкий, – с понимающим видом отозвался княжич.

– Коли денег нет, так всё равно, что солёный.

– Ну и ладно, в другую лавку пойдем.

– Ступайте, коль охота ноги бить. Все одно, лучше нашего товару во всей Москве не сыскать! А ежели покупать ничего не хотите, так и ступайте отсюда.

– Ладно, – сдался княжич. – Никишка, доставай деньги!

– А сколько стоит? – поинтересовался тот, доставая из-за пазухи монетку, полученную от Петра.

– Пятиалтынный [41] за гривну.

– Сколько?! – задохнулся от такой несуразной суммы школяр.

41

Гривна = русский фунт = 96 золотников. 1 золотник – 4,26 грамма.

– Да он легкий, – принялся уговаривать убедившийся в их платежеспособности продавец. – На копейку шесть золотников [42] выйдет. Хватит налопаться от пуза!

– Шесть с половиной, – поправил его Никишка.

– Чего?

– Я говорю, почти шесть с половиной золотников на копейку должно получиться!

– Ишь ты, – сдвинул брови приказчик, и раскрыл было рот, чтобы выругаться, то тут же согнулся в поклоне.

– Что тут у вас? – строго спросил только что вошедший мужчина, невысокого роста, одетый в богатую шубу поверх стрелецкого кафтана.

42

Пятиалтынный – 15 копеек.