Готамерон. Часть I

Рид Элисон

— Ты вся в мать, — наконец произнес он, тяжело вздохнув. — Даже если жив, даже если вернется, здесь он не задержится. Мне нужны исполнительные люди, а не слюнтяи.

— Так ты говоришь после всего, что он для тебя сделал?

— Что же он сделал, дочь моя? Грог выполнял свою работу, за которую я платил ему жалование. Став наемником, этот гордый мерзавец ни разу мне даже не поклонился. Потому-то он тебе и приглянулся, — терпеливо произнес Орвальд. — В вас обоих нет ни капли уважения к старшим, но даже в этом вы с ним не равны. Я уже устал повторять,

что сын пахаря тебе не пара!

— Грог — единственный человек на этой проклятой ферме, кто понимал меня! — во все горло завопила девушка, глядя на толпу. — Крестьяне! Вы называли меня своей девочкой. Сюсюкались со мной, как с овечкой. Что вы вообще можете знать обо мне? Я не кукла, чтоб меня наряжать и не леди, чтоб мне кланяться. Я свободный человек, а ваше внимание мне уже поперек горла.

Елена развернула жеребца и плюнула в сторону наемников.

— Чего уставились, мясники? Вы все животные! Только и помышляли, как бы заглянуть мне под платье. На что вы вообще надеялись с такими рожами? Да я раньше троллю отдамся, чем раздвину ноги перед кем-то из вас!

После этих слов часть крестьян засмеялась. Девушка резко натянула поводья. Жеребец вновь стал гарцевать и громко заржал. Говоря это, Елена, как обычно, почти не моргала, испепеляя его и людей вокруг яростным взглядом. Ее зеленые глаза сверкали как два изумруда. Ноздри раздувались, словно у дракона, готового изрыгнуть пламя. Сейчас она напоминала мензурку с опасным зельем, слишком долго кипевшим на огне.

— Что она лепит, бедняжка? — прошептал за спиной мажордом. — Похоже на одержимость. Надо бы свести к Морелле. Пусть напоит ее травами.

— К мерзкой ведьме?

— Тогда к Штерну. Наш алхимик ничуть не хуже. Говорят, у него есть такие травы…

— Подавись ты своими травами, болван! Моя дочь здорова. Эта одержимость называется любовью, — презрительно фыркнул Орвальд. — Когда-нибудь женишься и сам поймешь, если мозгов хватит вместо старых монет начать копить настоящие.

Он отвернулся лишь на мгновение. Елена это заметила и, решив, что ее не слушают, попыталась засвистеть, но у нее как всегда не получилось. Тогда она привстала на стременах и завопила что есть мочи:

— Что вы там шепчитесь? Слушай сюда, отец! На меня смотри, скотина! Мне надоело жить на этой убогой ферме!

Крестьяне и наемники, затаив дыхание, воззрились на него, потом на его дочь. Орвальд хорошо понимал, что означают эти взгляды. Никто еще не слышал, чтобы кто-то хоть раз разговаривал с ним в подобном тоне. Это было немыслимо даже для членов семьи.

— Я не хочу быть вещью в твоем доме! — в каком-то безумном забытье продолжала она. — Не хочу, чтобы вы решали за меня с кем мне быть и что делать. И уж точно я не собираюсь до старости сидеть в заточении и смотреть, как ты ласкаешь сундуки с золотом вместо моей матери!

Услыхав последние слова, Орвальд чуть не упал. Джагинс это заметил и был тут как тут, схватив его под руку. На такие откровенные обвинения девушку толкнул не иначе как

сам Ниргал. У Елены и раньше бывали срывы, но на них, как правило, закрывали глаза. Бить ее запрещалось под страхом отсечения руки, а вразумить все равно было бесполезно. Легче волка научить говорить, чем объяснить избалованному ребенку, что он ведет себя плохо. Елена этим пользовалась. С утра до вечера она могла делать все, что заблагорассудится и ходить куда захочет, поэтому ему было не вполне понятно, о каком заточении шла речь.

— Хорошо, что леди Полана не слышит этой гнусной лжи. Кажется, сам Нисмасс внушил мне отпустить ее сегодня в город, — терпеливо произнес Орвальд, посмотрев на главу охраны домена. — Дистенза, будь добр, ссади мою неразумную дочь с коня. Только осторожнее. Не порань… моего любимого скакуна.

Светловолосый воин в серебристых латах охотно кивнул. Стоило ему сделать шаг, и Елена вновь заставила жеребца подняться на дыбы, но получивший приказ наемник действовал быстро и решительно. Несмотря на все попытки девушки ему помешать, он увернулся от копыт и схватил коня за поводья. Животное тотчас послушно замерло.

Воины вокруг зааплодировали, поддержав храброго лидера.

— Мне жаль, что пропал твой любимый, — произнес бывший капрал королевской армии, встретившись с ней взглядом. В голосе его не было прежних острот. — Как мужчина, Грог был жалок, но как воин, почти равен мне. Он должен был пасть в бою, а не от костлявых рук нечестивцев.

— Не равняй себя с Грогом! Не смей! — теряя голову, закричала Елена, тщетно пытаясь высвободить поводья из железной хватки. — Жалкий трус и дезертир!

— Прошу, принцесса, сойди с коня и извинись перед нашим господином, — как всегда медленно и с интонацией произнес наемник. — Сохрани остатки достоинства.

— Я не принцесса! — взвизгнула девушка.

С этими словами она изловчилась и, привстав на стременах, выбросила левую ногу вперед. Дистенза не ожидал подобного ответа и попятился с разбитым носом. Елена вновь завладела жеребцом и, натянув поводья, без жалости направила скакуна прямо на наемника. Удар передних копыт пришелся в грудь, прямо в центр семиконечной звезды по короне его величества. Воин охнул и отлетел на несколько шагов, давясь брызнувшей изо рта кровью.

— Дочка, остановись! Подумай о матери! Она этого не переживет! — воскликнул Орвальд, удивившись предательски дрогнувшему голосу.

— Забавно, что ты вспомнил о ней только теперь. Не слишком ли поздно, папочка? И хватит меня дочкой называть. Я давно уже не ребенок.

Развернув жеребца, рыжеволосая дрянь поскакала прямо в толпу. Крестьяне и наемники бросились врассыпную. Конь промчался мимо, чудом никого не задев.

— Ты ребенок вдвойне, если так говоришь, — шепотом произнес Орвальд, наблюдая за всадницей, несущейся галопом меж полей.

— Не беспокойтесь, ваша милость. Мы вышлем погоню, — заверил Джагинс, жестом подозвав нескольких наемников из толпы. — Вернем ее в целости.