Говорит и показывает. Книга 3
Шрифт:
А сам подъезд изменился мало. Только стало ещё чище и светлее, цветные плиты на полу сменились мраморными, все светильники горят, вернее включаются, как проходишь, всё продумано очень толково и красиво, респектабельный дом, почти буржуазный, старые деньги, не нувориши живут здесь, интеллигентные московские семьи.
Почему же Майи ещё нет? Странно… Хотя пусть, это хорошо, что её ещё нет, несколько слов я хотел бы сказать старому другу с глазу на глаз.
Юргенс открыл мне. Ещё переодеться не успел, едва узел галстука распустил. Он
– Ты сто лет прожить хочешь, я смотрю.
Я давно не видел его так близко, вернее, давно не смотрел на него, если мы и встречались, я предпочитал не смотреть ему в лицо, как и он мне. И вот мы смотрим друг на друга.
– Соскучился, что ли? – спросил я. – Впустишь или так будем стоять?
– Входи, – немного растерянно проговорил он, отступая, шаркнув домашними туфлями по паркету. – Что, не вынесла душа поэта, примчался о Курчатовском проекте поговорить?
– О Курчатовском проекте? Ну да… – проговорил я, без неожиданности, я думал об этом всю дорогу, чтобы не думать об истинной цели и не накручивать себе нервы.
Как говорил Штирлиц, в разговор надо войти. Выйти мне будет легче, ломать не строить.
Юргенс прошёл вперёд, провожая меня в гостиную. Квартира сильно изменилась. Теперь здесь не было уже следов Марты Макаровны, но и не сплошь была Маюшка, как у меня, всё здесь очень подходило самому Юргенсу, большому, добротному, сильному мужику: тяжёлая мебель из тёмного дерева, большие картины, зеркала, толстые ковры.
В гостиной низкие кожаные диваны и кресла, столик, я снял пальто, бросив на подлокотник, оно сползло на сиденье по толстому коричневому боку.
– Выпьем, может? – спросил Юргенс, обернувшись.
– Непременно выпьем, Вэл, но позже.
Он посмотрел на меня.
– Чего же позже, не виделись сто лет. Мировую пора выпить. Тем более, повод есть.
– Поговорим? – сказал я.
– Хочешь определиться сразу, кто будет главным?
– Главный – твой физик, как я понимаю, – сказал я.
– Это верно, но между нами тоже надо бы…
– Может член достанешь, померяемся?
Он усмехнулся.
– Член, говоришь? Про член поговорим тоже, как ты говоришь, чуть позднее. Я тебе материалы дам, посмотри, завтра и поедем, ты сможешь?
– Смогу.
Юргенс вышел и вернулся скоро, с флэшкой и довольно объёмистой папкой.
– В папке мои наброски, кто другой не разберётся, а ты сразу поймёшь. Это хорошо, Илья, что ты… словом, тебя в этом деле мне не хватало, застряли мы с Метлой.
Меня задело немного необычное имя, что он произнёс, будто знакомое что-то, будто что-то отдалённое я уже когда-то слышал, но я решил, что ослышался.
– Хорошо, Вэл, я сегодня ночью посмотрю.
– Как все гении, помалу спишь? – усмехнулся Юргенс, усаживаясь в кресло.
– Как стареющие люди.
– Да ладно, ты вон, хорош, лет на десять моложе своих лет глядишь. Волосы красишь, что ль?.. Садись, ругаться пришёл,
– Не ругаться, но… расставить надо точки над i, прежде чем мы приступим к совместной работе, – сказал я.
– Ну тем более, садись, ты мне родич всё же и… – он опустил пушистые ресницы, вздохнув. – И друг единственный, сволочь.
Я сел всё же, действительно, что стоять?
– Коли так получается, что судьба сводит нас теперь снова, чтобы мы создали вместе, может быть, то, что решит многие вечные проблемы, давай договоримся сразу, как принято, на берегу.
Юргенс поднял светло-синие глаза на меня:
– Согласен, – сказал он.
– Договоримся?
– Определим правила? – он чуть-чуть скривил красивый рот, у меня даже ёкнуло от этого знакомого мне так давно движения.
– Именно.
– Хорошо. Я вижу, ты имеешь уже некую картину в голове, – ухмыльнулся он. – Удивительно, ты только час назад узнал, что тебе предлагается эта работа, а уже всё нарисовалось. Я вот три месяца почти промучился, прежде чем позвать тебя, ё…ря моей жены, потому что понял, что без твоей чёртовой башки, мы не сдвинемся с мёртвой точки. А ты уж всё представил.
Я почувствовал, как вдохновение ярости овладевает мной. Это он не вдохновлен сейчас, напротив, он ослаблен. Но не мной. Чем-то ещё…
– Так вот, Вэл. Оставим нас двоих и её за пределами работы.
Он долго пристально смотрел на меня.
– Её… даже называть не надо, а? – усмехнулся он. – Идёт, оставляем всё за стенами «Курчатника». Только мозг и работа. В конце концов, не для себя мы работаем. И даже не для денег.
Я засмеялся:
– Может, Нобелевскую дадут?
– Ага! К тому времени окажется, что всё уже открыли американцы, или китайцы, сейчас китайцы в большой моде, – усмехнулся он, кивая. – Теперь-то выпьем?
– Что тебя разбирает сегодня?
– А ты… не всё сказал? – он встал, подошёл всё же к шкафу, за стеклянными стенками которого поблескивали бутылки.
– Вообще-то я не для этого и ехал к тебе, это по дороге дополнилось.
Юргенс посмотрел на меня через плечо, остановившись с бутылкой в руке.
– Не для этого? А для чего? Пожаловаться на Майю? Бросила тебя? – он побледнел, произнося эти слова.
– Нет, Вэл, она бросила тебя.
– Значит нас двоих, – почему-то сказал он как-то горько.
Что с ним? И где Маюшка, семь часов, уже должна быть дома. Мне стало холодно. И тоже захотелось выпить.
– Что стоишь-то, – сказал я, – наливай, дразнит час своей бутылкой.
Он взглянул снова, сегодня от его громадных глаз мне весь вечер тепло, даже жарко. И налил себе и мне по полной рюмке водки.
– Закуски принести?
– Три души вынешь… потом закусим, – сказал я. – Давай, за грядущую работу!
Мы выпили, чокнув тонкими рюмками в бока.
– Давай ещё по одной и я покажу тебе кое-что, тогда и договоришь, что хотел, – сказал Юргенс, переводя дыхание после водки.