Говорит и показывает. Книга 3
Шрифт:
Я не стала обращать внимания на его попытку задеть меня, я привыкла сглаживать. Иначе мы бы не прекращали сориться. Мне пришлось стать той само каплей масла, которая гасит все штормы в нашем океане, растекаясь по поверхности… Поэтому я промолчала.
А сейчас, в этот поздний или, напротив, ранний час, потому что было три пятнадцать, посреди тишины и снов моих дорогих домочадцев, я сидела на стуле и думала, почему мне снится Вася и этот сон… Я думала, что было бы, поступи я тогда, двадцать лет назад по-другому, и останься женой Васи… Всякий раз я думала об этом. Я пыталась представить нашу с
Нельзя быть без Ю-Ю… Вот поэтому мы не с Васей, а с тем, кто терпит этот ключевой фрагмент…
Я услышала шаги Вальтера, всегда чувствует, если меня нет в кровати и просыпается, даже, если спит глубоко и спокойно. Как он это делает, не понимаю… В ночи, когда я дежурю, он не спит. Я бы не знала, Лара рассказала как-то.
– Ты чего? Что не спишь-то? – щурясь на свет, проговорил Вальтер, смешной лохматый со сна.
Он взял стакан налить воды, спереди оттопыривались его пижамные штаны, он надевал их, вставая с постели, спал всегда обнажённым.
– У тебя стоит, – сказала я, чтобы не отвечать на его вопрос.
– Ещё не совсем, – сказал он, усмехнувшись и поставил пустой стакан. – Пошли?
Я встала, чуть-чуть улыбнувшись.
– Идём.
По дороге в спальню, я привычно заглянула в спальни к детям, вначале к Ларисе. И…
– Вэл… – растерянно проговорила я.
И не сразу сообразила, что его рядом нет. Я поспешила за ним.
– Вальтер, Ларисы нет… – сказала я, нагоняя его возле спальни.
Он обернулся:
– Как это… нет? Как это? – он моргнул пушистыми ресницами, становясь сразу каким-то юным.
И мы вместе бросились в комнату дочери.
– Май… она же спать ложилась, – проговорил Вальтер.
Мы вместе стояли посреди пустой спальни нашей дочки, нашей малышки, с едва тронутой постелью, порядком на столе, на полках для книг, с выключенным и даже закрытым ноутбуком. Я свой вечно оставляю открытым, как и Вальтер…
– Сашу надо спросить. Если не знаем мы, то он…
– Думаешь… она… – Вальтер посмотрел на меня.
– Я думаю, что… он умный и зрячий, а мы слепые, как и все родители.
Саша потёр лицо, не сразу фокусируя взгляд очень светлых прозрачных глаз. Он сел, убирая с лица длинную русую чёлку, волосы у него шелковые, блестящие, как у Ю-Ю и моей мамы, и глаза совсем как у них.
– Саша… ты…
– Вы что? С ума сошли что ли? – пробормотал наш сын.
Он сел в постели, одеяло соскользнуло с его плеч, гладкая кожа, выпуклые мышцы, он крепкий мальчик для своих семнадцати лет. Он любил, воткнув наушники, в которых играли современные и не очень рокеры, заняться гимнастикой, отжиманиями, помотать гантели. Несколько лет он занимался единоборствами даже на соревнованиях каких-то побеждал, но потом сменился тренер, наш парень заскучал и бросил. Но ему есть в кого быть крепким и высоким.
– Саша, Ларисы нет.
Он вздохнул, закатив глаза:
– Ну и что? Одурели… я-то при чём? – волосы упруго упали ему на лоб. – У Гриши значит.
Мы с Вальтером переглянулись:
– У какого ещё Гриши?
– Придёт
Он упал обратно на подушку, всем видом показывая, что разговаривать больше не намерен.
Я посмотрела на Вальтера, который потянул руку к выключателю. Он мотнул головой на дверь, ясно, что нам нечего больше делать здесь.
Пока мы шли с Вальтером до спальни, я думала о том, что испытываю некое дежа вю, только будто… с противоположной стороны. Так было и в моей семье, когда никто не видел и не интересовался, чем я живу, чем мы с Ю-Ю живём.
Но разве я не знаю и не интересуюсь жизнью моих детей? Мне казалось я знаю всё, я знаю, их любимые школьные предметы и имена учителей, и друзей, я знаю, какие фильмы они смотрят и какую музыку любят, какие мальчики нравятся Ларе и какие девочки – Саше, мы могли даже поспорить о вкусах, причём весело смеясь и подшучивая друг над другом. Они рассказывали о своих влюблённостях и даже поцелуйных романах, никогда не думала, что такое пройдёт мимо…
Мы с Вальтером вошли в нашу спальню, он открыл дверь на балкон.
– Что это такое, Майя? Ты знала, что… что… наша дочь… – он посмотрел на меня с упрёком.
Мне стало обидно, неужели не очевидно, что я удивлена и обескуражена не меньше его? Поэтому я ответила, сердясь:
– Строго говоря, Лариса совершеннолетняя.
Но зря, потому что мгновенно Вальтер взорвался:
– Вон что?! Значит можно шляться?.. – воскликнул он. – Хотя, конечно, ты раньше начала! Когда он тебя? В шестом классе? Или в седьмом? Когда… распечатал?!.. У шлюхи шлюха дочь!
У меня побелело пред глазами, будто всё моё спокойствие, моё терпение, которое я копила и сохраняла в себе, взращивая, как другие растят сад, шарахнуло мне в лоб. Так вот весь этот сад внезапно охватил пожар. В один миг, словно спичка, что он бросил попала в порох.
– Пошёл к чёрту! – я подскочила. – Пошёл ты к чёрту! Обо мне можешь думать и говорить, что хочешь, но дочь ругать не смей! Не смей, слышишь, я не позволю тебе сказать ей хоть что-то такое!
– Ишь ты? Профсоюз б… ей организуете?! – он подлетел ко мне.
– Ещё одно слово…
– И что? Что ты сделаешь мне?!..
Я слушал приглушённые стенами и расстоянием вопли моих родителей. Я привык к этому, привык к вспышкам непонятной мне ревности у отца и тому, что мама всегда смиренно и невозмутимо воспринимала их и не отвечала криками никогда. Это впервые, чтобы и она кричала на него. И всё из-за Ларки.
Ларка, конечно, обнаглела, вот так сбегать, потому что не попалась ни разу и зарвалась. Я говорил ей, чтобы она поговорила с мамой и рассказал ей об этом Грише, с которым она познакомилась на Новый год и с тех пор встречалась, вначале вполне невинно, но потом все произошло уже по-взрослому. Он и сам взрослый, на десять лет старше неё, Ларка влюблена как кошка, странно что мама не замечала, обычно всегда всё чувствует в нас, прямо будто насквозь видит. И спрашивает мягко: «Влюбился? Расскажешь? Или потом?..»