Град Петра
Шрифт:
Мастер приоделся к аудиенции. Пёстрый камзол, а поверх — сюртук, последняя мода. Гладкий, пуговицы до конца подола, а не до уровня карманов.
— Дозвольте!
Принц ухватил борт, вывернул подбитое мехом сукно.
— Тёплое кстати...
Кто же он, Кошимен, о котором так занятно повествует книжка?
При дворе надо быть психологом, отличать искренность от фальши. Скверно, если предстоит лавировать между царём и фаворитом.
— Променад, мосье, — и принц раскинул руки. Словно по мановению волшебной палочки появился плащ — переводчик натянул его на повелителя и застегнул.
Сошли с заднего крыльца, под сень деревьев. Аллея
— Недурно, — сказал Леблон сдержанно.
Церковь мазанковая, однозальная, обрамлена округлыми арками, чисто итальянскими. Уже ветшает... Секция прогнившей балюстрады лежит на земле, плотники вытёсывают свежую. Леблон остановился.
— Доски, мой принц? Топорами? Сколько щепы! Вот это, извините меня, варварство.
Проговорил резко, испытывал. Обидится вельможа... Нет, понурился, соболезнует. Может быть, мишура, деньги, титулы не погубили сподвижника царя.
— Россия слишком богата, — продолжал мастер, смягчившись. — Землёй, лесом, мехами, всякой натурой. Оттого и не умеет экономить. Необходимо научиться.
— Правда ваша, — отозвался губернатор. — Бон мельницы машут, — он указал на вздымавшиеся за садом лопасти. — Так пилы-то немецкие, дорогие...
Боль неподдельная была в этих словах.
— Все строения ругает, — продиктовал Данилыч секретарю и задумался.
Расстроится государь... Его там, в Дании, союзники огорчают — и вот пилюля из парадиза. Однако на то и наняли француза. Писал же из Пирмонта, что сей мастер прямая диковинка.
Замучил сегодня. Променад отмахали до пределов Петербурга. Сперва по Васильевскому, с набережной, колеся по ухабам и топям, выбрались на першпективу. Француз сверил просеку с чертежом, остался доволен. Вуй, вуй, резон, этак и надо проложить главный канал, его величество совершенно прав. Ещё бы не прав! А что построек нет — тем лучше, руки развязаны. Башня насмешила генерал-архитектора. Деревянная? Пусть постоит пока, будет каменная — маяк и вместе с тем монумент в конце першпективы, у моря, во славу его величества.
На той же линии, на середине острова, будет и главная площадь Петербурга. Леблон распалился, клохтал ликующе, нахваливая сию презнатную площадь и дворец государя — натурально, своё изделие. Соскакивал с экипажа, садился на пенёк, после дождя не обсохший, горячечно рисовал в тетради. Ох торопыга! С царём вроде пара... Глядя на мокрый зад француза, Данилыч вчуже ощутил холодок в той же части тела. Что ещё надумает мастер-диковинка? Ладно, першпективу одобрил. Привык губернатор, выходя на поперечную аллею сада своего, созерцать бастионы крепости, рдеющие за домишками стрелки, и растущую колокольню. А в другой стороне — маячная вышка. Хоромы царские заслонят её... Ну, не беда! Ещё неизвестно, захочет ли государь переехать из Летнего сада.
Вернулись к княжескому дворцу. Отсюда променад по воде. Пристали у Троицкой, Леблон сбежал на берег и носился, словно нахлёстанный. Облил презрением двухэтажные мазанки — Коллегии. Данилыч разъяснил: то верховные канцелярии, прожект господина Трезини, по рисунку его величества. Имеет их быть шесть, все в один посад, манером русским. Готовы военная коллегия, посольская, а первая слева — царская аудиенц-камора.
— Трон? В мазанке? О боже!
Почти напротив — Сенат, тоже в мазанке. Француз не уставал возмущаться:
— Строите на слом. Нелепость!
Поморщился, увидев на набережной дом Шафирова [98] . Видный дипломат России — и в деревянном... Данилыч показал штабели кирпича — министр-де богат, утрёт нос соседям. Но вряд ли перешибёт губернатора Сибири.
К нему светлейший ревнует. Гагарин пытается затмить его. Хоромина повыше шафировской, четыре этажа, зал двухсветный, по стенам лепные затеи.
Дальше вон — канцлер Головкин, Данилыч называл имена вельмож, построившихся на свой кошт и нрав, лицом к Неве, к Большой Невке. — Зотов, Бутурлин, Чернышёв [99] ... Француз слушал фамилии, чины внимательно, помечал в тетрадке. Головкина понаслышке знал. Отель простоват, ни намёка на художество. «Ещё бы! — откликнулся князь мысленно. — Скупердяй же канцлер! Хорошего вина, бургонского али ренского, не выставит, удавится».
98
Шафиров Пётр Павлович (1669—1739) — государственный деятель, дипломат, сподвижник Петра I.
99
Бутурлин Иван Иванович (1661—1738) — участник азовских походов Петра I, сражений под Нарвой и других, генерал от инфантерии.
Чернышёв Пётр Григорьевич (1672—1745) — граф, военный деятель петровского времени, генерал-майор; проводил первую народную перепись.
Переправились на другой берег. Вышли у амбара, где льют пушки. Смешно французу — шпиль над бревенчатым срубом. Много чести! Пошли вправо, к Летнему саду. Тут лишь один дом каменный — покойной царевны Натальи, при нём театр, богадельня и изба, куда тайком сдают младенцев, рождённых незаконно. Дом царицы Марфы… Пришлось растолковать — Марфа Матвеевна, вдова Фёдора Алексеевича, брата царя. Леблон аккуратно записал. Спросил, где отель наследника.
— Мазанка, — огорчил Данилыч.
— Вы представите меня его высочеству?
— Увы, невозможно, — ответил князь, встретив настойчивый взгляд француза. — Инфант болеет.
— Дома, — сказал француз, — однообразны. И чрезвычайно длинные. Что — тоже русская традиция?
Данилыч подтвердил:
— Позади каждого, как мосье, вероятно, заметил, конюшня, коровник, баня и прочие службы, кусты ягодные растут, овощи. Это ведь в немецких землях — должно, и во Франции — хозяйству тесно, жители жмутся друг к другу.
Леблон кивал, спешил в Летний сад. Данилыч вступил в ворота с содроганьем. И здесь примется разносить, егоза!
Француз застыл как вкопанный. В саду гуляли купчики в чёрных кафтанах.
— Его величество разрешает?
Уголок монарха, эрмитаж его. Место ли для простых горожан, для грубых буржуа? Зрелище после Версаля дикое. Купцы шли, громко беседуя, скрипя сапогами. На генерал-архитектора пахнуло дёгтем. Он озирался: где же резиденция славного монарха? Найдя её за оградой дерев, в углу сада, умилился:
— Эрмитаж, эрмитаж... Бесконечно трогательно... Строил голландец?
— Нет, господин Трезини.