Граф из Техаса
Шрифт:
Внезапно милые детские лица Александры, Виктории и Элизабет пронеслись у него перед глазами. Как сможет он посмотреть в глаза этим трем маленьким девочкам, зная, что он убил их отца? Но даже не признавшись им в своем поступке, как сможет жить он с таким грехом на душе?
Несколькими минутами позже, когда Люсинда выбежала из замаскированного выхода из тоннеля, то сразу увидела Прескотта. Он стоял на коленях к был так неподвижен, что она испугалась, что он ранен, а Эмерсон теперь прячется где-нибудь за камнями, поджидая того момента, когда сможет прикончить его или когда
Но подойдя к нему поближе, Люсинда заметила, как сгорбились его плечи, как низко была опущена голова, и ее страх начал постепенно рассеиваться. Она поняла, что ему действительно больно, но это была боль отчаяния. Оно передалось и ей. Люсинда поняла, что он расправился с Эмерсоном самым старым способом, известным человечеству с библейских времен.
Не сказав ни слова, она опустилась на колени рядом с ним, не обратив ни малейшего внимания на то, что холодная морская вода намочила тонкую ткань ее платья, и обняла Прескотта за его широкие плечи. Он повернулся и тоже обнял ее, так плотно и с такой силой прижав к себе, что у нее чуть не перехватило дыхание.
— Я не хотел, чтобы все случилось именно так, — произнес он прерывающимся от волнения голосом. — Поверь мне.
— Я верю.
— Я не хотел убивать его.
— Я знаю. Все хорошо, любовь моя.
Прескотт опустил голову ей на плечо, закрыл глаза, и при этом Люсинда еще глубже почувствовала ту вину, боль раскаяния и печаль, которые царили в его душе.
— Ты уверен, что он мертв?
— Да, уверен. Я застрелил его.
— Ты мог промахнуться и на этот раз.
Он отстранился и взглянул на ее лицо.
— Опять?
— Да, ведь ты промахнулся, когда стрелял по нему в тоннеле, и вместо него ранил Харгривса. Я хотела сказать, кузена Эдварда.
Прескотт на мгновение задумался над тем, что она сказала, но затем покачал, головой.
— Нет, я уверен, что на этот раз убил его. Правда, все произошло так быстро… Я хотел выстрелить над головой, но каким-то образом пуля задела его, и затем тело подняла волна и унесла в море. Если бы он еще был жив, я уверен, что он…
— Ш-ш-ш. Не говори больше об этом. Все кончено, и теперь лучше это забыть.
— Но я даже не видел его лица.
— Разве это так важно?
— Да. Нет, я думаю, нет. Просто я… В общем, я не знаю, что сказать девочкам. Его девочкам…
— Это твои девочки, Прескотт. Александра, Виктория и Элизабет стали твоими детьми, а не Гарика, с того момента, когда ты забрал их из той жалкой лачуги, в которой он их оставил, и привел в замок.
— Мои это девочки или его, но это ничего не меняет, ведь рано или поздно мне придется рассказать им правду.
— Конечно же, если они спросят.
— Они это обязательно сделают.
— Однако до сих пор они не обмолвились о нем ни словом, хотя я постоянно бываю с ними.
— Да, я знаю.
— И с тех пор, как они переселились жить в Рейвенс Лэйер, насколько я помню, они даже ни разу не упомянули его имени. Имя их матери — да, много раз, но не Гарика. Он никогда не был частью их жизни. По крайней мере, не так, как ты. Ты — их отец.
— Пока еще нет, — сказал он, поднявшись
Он невесело усмехнулся:
— Хотелось мне сказать, что они никогда больше не узнают ни одного дня, прожитого в бедности, но, когда я перестану быть графом, ничто иное их не ждет.
— А может быть и нет…
Люсинда запустила руку в мокрые складки своего платья и извлекла из кармана круглый предмет, который засиял при лунном свете.
— Что это?
— Прелестная безделушка, которую я нашла. Возьми, посмотри.
Он взял предмет из ее протянутой ладони и обнаружил, что это было кольцо. Мужское кольцо, насколько он понял, почувствовав внушительный вес, с большим прекрасным камнем. Несмотря на свет луны, он не мог определить что это был за камень, но что-то подсказало ему, что он был настоящий и, наверное, довольно старый.
— Где ты это нашла?
— В проломе в каменной стене, которую ты разрушил, падая от удара Гарика. И кроме этого там есть еще много других вещей.
— Много?
Люсинда кивнула.
— Очень много.
Прескотт почувствовал, как у него внутри все сплелось в один большой узел, но он не обратил на это внимания.
— Покажи мне.
С улыбкой на губах она повела его назад в тоннель. Спустя несколько минут при свете лампы, освещающей им дорогу, они оба пролезали через небольшой пролом в разрушенной стене.
— О Господи всевышний, неужели это спрятанные сокровища последнего барона?
Он в удивлении смотрел на три небольшие деревянные шкатулки, стоявшие на полу.
— Я думаю, что да.
— Так все-таки это была не просто старая семейная басня?
— Похоже что так, — сказала она. — У меня не было времени заглянуть в каждую из этих шкатулок, я открыла только одну, но и этого было достаточно, чтобы у меня глаза полезли на лоб от удивления.
Люсинде оставалось только догадываться, какое впечатление вид открытых шкатулок, наполненных золотыми и серебряными монетами и драгоценными камнями, произвел на Прескотта. Он, казалось, внезапно утратил способность говорить связно и бурчал какие-то странные, непонятные слова себе под нос, опустившись перед шкатулками на колени и перебирая содержимое одной из них. Когда он осмотрел сокровища этой шкатулки, он перешел ко второй, затем к третьей, набирая в пригоршни, поднимая вверх и рассыпая драгоценности перед собой, вынося на свет то, что хранило тайну своего существования веками.
— Ты знаешь, что это значит? — спросил он, потянув ее за руку и заставив опуститься рядом. — Ты имеешь хотя бы малейшее представление, что это значит?
— Э-э, мы, Трефаро, уже больше не бедны.
— Больше этого, дорогая. Гораздо больше. Мы богаты. Ужасно богаты.
— Пожалуй, это так, если все это чего-нибудь стоит.
— Чего-нибудь стоит? Да тут целое состояние! Я бы поставил на это собственную жизнь.
— Но если все эти сокровища настолько ценны, почему тогда последний барон не взял их с собой?