Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники
Шрифт:
Это торжество резко нарушило душевное состояние человека, сыгравшего одну из главных ролей в упомянутой войне, — вызвало справедливое негодование. Своими горькими думами граф, как всегда, поделился с Белоголовым. Так появилось обширнейшее письмо — весьма содержательный, ценнейший исторический источник (см. док. № 16), вышедший из-под пера Михаила Тариеловича (правда, первые три страницы он писал сам, а остальной текст, лежа в постели, диктовал) и ярко отражающий его настроения и идейные воззрения в конце жизни. «Совершившееся на прошлой неделе в Петербурге торжественное открытие памятника войны с Турцией 1877—1878 годов, — писал из Ниццы Лорис-Меликов 20 октября 1886 г., — сопровождалось таким невежеством и невниманием к прошлым моим заслугам, что вот уже 8-й день, хотя и стыдно сознаваться в этом, не могу отделаться от гнетущего меня чувства досады и раздражения. Взялся я сегодня за перо и хочу высказать Вам, дорогой мой Николай
Граф М.Т.Лорис-Меликов
• • • ЬёЖ
#4*Л #1
V, - •Ц г-
Император Александр II. Портрет работы И.Н. Крамского
.А ;,\
Наиб Хаджи-Мура!
Князь А.И. Барятинский
А. I I. Р.рмолоп
Н.И. Муравым»
Грас!) Д.А. Милютин
Княаь Д.М. С'вятоиолк-Мирскии
Светлейший князь М.С. Воронцов
Граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. С портрета, писанного масляными красками. С.-Петербург. Министерство внутренних дел
Великии князь Михаил Николаевич
Султан Абдул-Меджид
Н.Н. Обручев
Князь Г.Д. Орбелиани
Граф Н.И. Евдокимов
Князь М.З. Аргутинский-Долгоруков Князь В.О. Бебутов
1
|ун
Омар-паша
Взятие форта Карадаг
Цитадель Карса
Капитуляция
Солдаты, везущие на буйволах плененных раненых турок. Акварель К. Филиппова
Карта Закавказья. Чертеж художника Е. Степанова
Тифлис. Михайловский мост, Георгиевская церковь и Св. Давид
Подписание Сан-Стефаиского мирного договора
Берлинский конгресс
Действительно, граф в послании к другу выражает не только свое возмущение к вопиющей несправедливости — его, больного человека, «одного из главных деятелей» войны, не имевшего возможности прибыть в Петербург, преднамеренно игнорировали, никто из царской фамилии не поздравил, не проявил сожаления, что болезнь «воспрепятствовала» приехать на торжества. Весь текст письма говорит и о другом: автор аргументированно и последовательно развенчивает и план военной кампании, и деятельность августейших особ, и бездарность многих армейских начальников, и всю самодержавную систему, мешающую разумному, прогрессивному развитию общества. Письмо завершается словами: «Бедное отечество! Настанет ли когда-либо та вожделенная пора, когда и русскому обществу, по примеру всех других, дозволено будет гласно и свободно выражать свои мнения и убеждения, не рискуя попасть за это в число ярых революционеров и сокрушителей основ Государства»576.
Эта исповедь друга, полная справедливости и драматизма, — ценнейший материал для Белоголового—редактора «Общего дела». Разумеется, об упоминании автора письма и речи быть не могло. Но появилась в газете передовая статья, посвященная открытию упомянутого памятника, в которой общие идеи, высказанные Михаилом Тариеловичем в письме, нашли свое отражение. Раскрывался героизм русских солдат и офицеров, определивших победу. Августейшие особы, занимающие высшие командные должности, показаны в публикации бездарными, что проявилось сразу же в начале войны: «Кто за это виновен в первых неудачах наших войск и за Дунаем и за Кавказом? Не эта ли самая власть, которая, создав общий план кампании, не подумала о том, что армии, посланные ею для выполнения ее плана, не в состоянии выполнить его вследствие своей малочисленности?»577 Именно на этот недостаток планирования, приведший к неудачам и лишним потерям, указывал в своем письме Лорис-Меликов578.
* * *
В последние годы жизни оценка Лорис-Меликовым российских самодержцев и их окружения отличалась особенной непримиримостью, резкой критикой деспотических порядков. Даже Александр II не избежал неодобрительных суждений графа. «Знаете ли, — признавался он Белоголовому, — мне хотелось бы хорошенько разобрать характер Александра II и показать, что он был ничтожный человек, который вовсе не любил Россию, а любил только себя да женщин, и все, что он сделал в последний год жизни, все это отчасти из самосохранения, отчасти под влиянием кн. Юрьевской, и в этом последнем обстоятельстве все разгадки и мое значение власти»579.
Действительно, тогда своеобразная дружба с Екатериной Михайловной во многом помогала министру решать государственные дела — к словам любимой женщины царь прислушивался. Теперь же визиты Юрьевской вызывали раздражение. Михаил Тариелович возмущался тем, что она, появившись в Ницце с любовником, выдавала его за личного врача, не уделяла должного внимания воспитанию детей, тратила десятки тысяч франков на туалеты. «Поступки Юрьевской, — в очередной раз писал он Белоголовому, •— огорчают меня в высшей степени, огорчают потому, что не решаюсь и не считаю себя вправе запереть дверь и объявить ей прямо, чтобы не посещала меня более. За все это время почти каждый ее шаг сопровождается либо образцовой глупостью или ее мещанским тщеславием»580.