Граф Никита Панин
Шрифт:
— Василий, ты как тут?
— Да уж, матушки–барышни, приехал вот, привез воз птицы да рыбы из ваших прудов. Очистили пруды-то, стала рыба водиться, карпей да карасей пустил, вот и…
— Зачем же Василий, у нас тут всего много, кушанья с императрицына стола подают…
— А все не так, как свое, домашнее, — неловко столбом торчал среди роскошного убранства фрейлинской Василий.
— Да у нас и квартиры своей нету, отдадим на императорскую кухню, приготовят что-либо, — решила Анна.
— Матушки–барышни, не судите, а я уж подумал, чтобы и квартиру вам нанять, не только чтоб на службе, но и
Маша и Аннушка с изумлением смотрели на Василия. Никто еще не заботился о них, никто и не думал, что будет с ними, если их вдруг отставят от императорского двора.
— А ведь он прав, Маша, — горестно сказала Анна, — я вот старшая, а не подумала, что пора и нам свой угол иметь, а то все-то мы во дворце да во дворце…
— Так у нас же и времени не будет, чтобы дома сидеть, — возразила Маша, — мы же всегда на службе государевой.
Но Анна призадумалась и сказала Василию:
— Свои стены и свой угол иметь приманчиво, да забот много — топить печи, убирать, стирка, готовка…
— А привез вам для этих нужд и девок — аж двух, просились больно в столицу да хотели барышень увидеть. А квартиру нанял на Васильевском острове с видом на речку здешнюю. Да только река ли это — у нас вон, речка так речка, как весной разольется, берегов не видать, потом по пастбищам скот пасется, за лето отъедается, молока потом…
Маша и Анна замолчали, пораженные. И внимательно всмотрелись в бывшего денщика их отца, ныне управителя их имением. Изменился Василий, стал степенным, армяк на нем добротный, крытый синим сукном» сапоги, хоть и смазные, а справные, даже шапка–треух, видно, что новая…
— Расскажи, Василий, какое оно, имение наше, — тихо попросила Анна.
— А не буду, не стану говорить, чего баять, вот на лето прибудете, сами все и увидите.
Сестры переглянулись. Им как-то в голову не приходило, что они могут поехать в свою деревню, увидеть барское имение свое, познакомиться с деревенской жизнью, увидеть просторы полей и зелень лесов.
Что видели они в своей дворцовой жизни? Роскошь и разврат двора, балы да наряды, служба шла такая — подай–принеси, злоязычие придворных сплетниц у них уж и в зубах навязло, а побегать по лугу, заросшему густой травой да яркими цветами, они и не могли помыслить. А ведь привольная жизнь, наверное, лучше и краше, и чище этой столичной суеты и будничных забот об одних только нарядах да о том, чтобы заслужить улыбку, милость, ласку императрицы или старшей гофмейстерины, злой, как собака…
— Выпросимся у императрицы, — твердо сказала Анна, — приедем на лето, поглядим, какая у нас там округа. Верстах в пятидесяти нет и души, верно?
Василий с сожалением посмотрел на Аннушку. Нет, не знала барышня мест, в которых поселились они с Палашкой. Ему вспомнился легкий туманец над прудами, да плакучие ивы над ними, день и ночь мочившие ветви в чистой воде, зеленый лес за бугром, разбросанные крестьянские мазанки, длинные шей журавлей над колодцами. Он тоже вырос при службе, тоже прошел много дорог вместе с генералом Вейделем, а нет, не променял бы нынешнюю жизнь на городскую и даже столичную. Шестерых детей уже родила ему Палашка, а он ждал еще и седьмого. Да как расскажешь этим своим госпожам о тамошнем житье–бытье…
С той встречи поселилась в сердцах сестер
Квартира, нанятая Василием, им понравилась, но они бывали в ней так редко, что постоянно, приходя, стукались головами о низенькую притолоку, забывая, что в обычном доме нет таких высоченных потолков и двухсветных залов, как во дворце. Маленькие комнаты с низенькими потолками: крошечные ступеньки с этажа на этаж, повороты и завороты — все впервые виделось им, привыкшим к широченным ступеням парадных лестниц и мягким пушистым коврам под ногами и простору и пустоте залов и душной сутолоке фрейлинских комнат.
Мечта побывать в собственном поместье, ставшем их родовым домом, уже никогда не оставляла их даже в эти годы расцвета молодости…
Глава четырнадцатая
Едва Никита Иванович вошел в детские палаты великого князя Петра, как его оглушил крик. Шестилетний белобрысый Павел, блестя вздернутым носом и во всю ширину раскрыв рот, кричал и пришпоривал нового скакуна — игрушечного коня на раскачивающихся полозьях. Тут же суетился Саша Куракин, тоже крича и дико завидуя полководцу, скачущему перед полками на арабском жеребце, а мать, великая княгиня Екатерина Алексеевна, стояла в стороне и смотрела на веселую возню.
— Каков генерал, — обратилась она к Панину, — теперь все другие игрушки забыты, только эта будет любимой…
Никита Иванович понял, что новая игрушка принесена ею и наполняет сердце матери гордостью и радостью.
— Но на коне только полководцы, а вас, наверное; утомляют военные дела, — учтиво проговорил воспитатель Павла.
— Зато мой муж, мой сиятельный супруг, до сих пор играет в эти игры, — весело ответила Екатерина, — у себя в Ораниенбауме он проводит парады и муштрует своих голштинцев по всей строгости…
— Извините, — спохватилась она, — вы, наверное, Никита Иванович Панин, обер–гофмейстер двора моего наследника?
Никита Иванович молча поклонился.
— Ты не думай, Никита Иванович, — внезапно перешла она с немецкого на русский, — я знаю все ружейные примеры, так что воинское дело и мне не скучно.
Никита Иванович молча удивился.
— Когда мой супруг еще не имел для игры своих голштинцев, он обучался воинскому делу, муштруя меня и всех слуг, что были под рукой.
Она схватила игрушечное ружье, валявшееся на полу, приставила его к ноге и сама себе скомандовала:
— На караул!
И ловко переложила ружье из одной руки на ладонь другой, вскинула его на плечо и прищелкнула каблуками.
— Браво, из вас получился бы неплохой капрал, — рассмеялся Панин. — Жаль, что я уже подзабыл все, хоть и начинал службу в полку…
— Но пора и честь знать, — посерьезнела Екатерина, — Павел Петрович, не пора ли нам за стол, я ужасно голодна!
С великим сожалением оставил Павел лошадку, но взял за шелковую узду и потащил за собою в столовую.
— Коню тоже надо подкрепиться, — заговорщически подмигнул Екатерине Панин, увидев, что она уже готова раскрыть рот, чтобы запретить подобное.