Граф Орлов
Шрифт:
Тяжко мне было с Елизаветой в крепости встречаться, но надо было, если от этого её освобождение могло произойти. Прихожу к ней и не могу узнать: исхудала она, лицом почернела, глаза впали и лихорадочно блестят.
Завидев меня, вскочила Лизавета с постели и язвительно говорит:
– Сам граф Орлов ко мне пожаловал! Какая честь для бедной узницы!
– Ругай меня, как хочешь, Лизавета, - отвечаю, - но что сделано, то сделано... Вспомни, ведь я тебя отговаривал престола домогаться, взамен короны любовь свою предлагал.
– Я виновата, одна я!
– кричит она.
– А граф Орлов ни при чём: он такой
– Я с себя вины не снимаю; затем и пришёл, чтобы искупить её, - говорю.
– Твоя участь ныне от тебя зависит: признайся, что ты самозвано себя наследницей покойной императрицы объявила - и в тот же час выйдешь на свободу. А я обещаниям своим не изменю: мне до мнения людей дела нет - под венец с тобой пойду.
– Бог мой, какое благородство!
– повторяет она.
– Полно, граф, я вас не достойна: разве можно вам, связавшись с самозванкой, своё имя марать?!
– Имя графа Орлова уже ничто замарать не может, - возражаю, - а злые языки поговорят, да успокоятся.
– Вы меня предали, а теперь хотите, чтобы я себя предала?
– с вызовом отвечает она.
– Ни вы, ни ваша императрица не добьётесь от меня предательства - я царская дочь и от матери своей не отрекусь. Скажите Екатерине, что не все такие, как вы, - кто близких им людей предаёт!
– Гордыня это и тщеславие; смирись, Лизавета, не гневи Господа!
– продолжаю я увещевать её.
– Не о чём больше мне с вами разговаривать... Ступайте прочь, и не приходите никогда!
– вскричала она.
– А обо мне не заботьтесь: родилась я царской дочерью и умру ею - так и передайте вашей императрице, которая не по праву трон заняла!
Не получилось у нас разговора; поклонился я ей низко и ушёл. Более я её не видел: вскоре она наш бренный мир оставила. О кончине её разное болтали, но я полагаю, что она себя гордыней и обидой извела... Где похоронили Лизаньку, не знаю, но по сей день об успокоении её души молюсь.
Дела семейные
– А я вас понимаю, - вдруг сказал Григорий Владимирович, когда граф окончил свой рассказ.
– Рассудок говорит нам, что интересы государства превыше всего.
– Говорить-то легко, а попробуй сердце своё вынуть и холодный камень вместо него поставить - вот тогда один голос рассудка будет слышаться!
– взорвался граф.
– Эх, Лялечка, одна ты меня поймёшь!
– обратился он к цыганке.
– Спой мне песню слёзную, чтобы душа заплакала и плачем своим очистилась!
Ляля взяла гитару и запела, - и такая неизбывная печаль была в этой песне, что даже холодный обычно Григорий Владимирович тяжело вздохнул и насупился. А когда замолкли последние звуки песни, мы долго ещё сидели молча, не в силах прервать молчание...
Из дома вышла молодая графиня:
– Нет, не спится мне, не могу уснуть, - сказала она.
– Можно я побуду с вами, батюшка? Я буду сидеть тихо-тихо и не помешаю вам.
– Не помешаешь, Нинушка, - согласился граф, погладив её по голове.
– Рассказ мой идёт к тому, как ты в нём появишься; о делах семейных говорить буду.
– Садись, графинюшка, ближе к огню, и возьми мою шаль, если не побрезгуешь,
– ...Вернувшись из Италии, держал я совет с братьями, как нам жить дальше, - продолжал граф.
– Встретились мы в доме Ивана; все тут были: и Григорий, и Фёдор, и Владимир.
Григорий, полную отставку от императрицы получивший, был на неё весьма обижен.
– Попомнит меня, Катька, попомнит!
– говорил он.
– Как со мной ей жилось, больше ни с кем так не будет! Я был для неё и муж, и отец, я её любил и баловал, да и в делах государственных она моими замыслами подвигалась! А с Потёмкиным она хлебнёт горя: капризен он, сумасброден, заносчив, злопамятен и жесток, - горькими слезами она союз с ним омоет! Государству от него тоже пользы не будет - не для России, для себя он старается, своё честолюбие тешит. Жаден, к тому же, и до роскоши охоч; дорого России его фавор обойдётся!.. Нет, вспять надо крутить колесо фортуны, пока не поздно: Потёмкина устранить, Екатерину от него отвадить! Кроме неё, никто Потёмкина не любит, гвардейцы его "Циклопом" и "Дъячком" обзывают; товарищей он не имеет, к людям высокомерен и презрителен. Подымем гвардию, арестуем его, пойдём к императрице, заставим Потёмкина от двора удалить! Она выполнит, а уж тогда сама ко мне переметнётся, поймёт, как ошибалась. Я тоже прежних ошибок уж не повторю: в строгости её держать буду, распуститься не дам!.. Что скажете, братья?
Фёдор, из службы выйдя, без живого дела томился и потому Григория сразу поддержал:
– А что же, перетряхнём державу, как раньше бывало, от этого ей только польза! Петра Фёдоровича убрали, так дела сразу в гору пошли; Потёмкина уберём, Россия ещё более поднимется. Мы, Орловы, её становой хребет,- нам её и держать!..
Владимир, младший наш, науками занимался, Академию возглавлял, но в то время также в отставку уже вышел. От умственных занятий в нём развилась хандра, что часто бывает, и возникли во всём сомнения.
– Ну, устраним Потёмкина от двора, и что? Кто поручится, что императрица снова его не вернёт?
– возразил он Григорию и Фёдору.
– Но даже если он каким-нибудь образом совсем из мира устранится, не найдётся ли другой, кто место его займёт? Брат Григорий императрице всё равно что муж был и он отец ребёнка её, но что толку? Женщины чувствами живут, а чувство - величина непостоянная, формулам не подчиняется, отчего наперёд его вычислить невозможно. Оставила императрица Григория один раз, оставит и во второй: Ларошфуко сказал, что есть много женщин, которые ни разу не изменили своему мужу, но нет таких, которые изменили бы только один раз. Если женщина склонна к измене, она будет изменять, а оправдания для этого всегда найдутся.
Григорий вскинулся и хотел что-то сказать в ответ, но Иван ему не дал.
– А ты что думаешь?
– обратился он ко мне.
– Державой тряхнуть - дело нехитрое, - говорю.
– Можно и Потёмкина убрать, можно и саму Екатерину. Но разве Орловы смутьяны и бунтовщики? Мы государство крепим, а не разрушаем - как же мы можем ныне удар по нему нанести? Екатерина непостоянна как женщина, но как императрица она твёрдо Россию вперёд ведёт. Обидно, что мы не у дел оказались, что Потёмкин нас оттеснил, но славу Орловых ему не затмить - пусть попробует себе такую добыть!