Графоманы

Хлумов Владимир

– Друзья, как здорово много знать, я люблю много знать, - продолжал радоваться Гоголь-Моголь.
– Да и какая любовь без знания. Любовь и удивление. Да, чтобы удивляться надо много знать. Черт возьми, хитро получается, ведь мы же все, получаемся как братья.
– Утопист сделал паузу.
– Я представляю, как тут лирически можно вывернуть. Я раньше думал, отчего люди с такой тоской глядят на звезды? Теперь понял: это у нас, внутри атомы шевелятся по своей далекой родине, по своим родным краям.
– Гоголь-Моголь цыкнул зубом.
– Красиво получается. Нет скажи,

Доктор, красиво?

– Конечно, правильно, - соглашался Доктор.
– Теперь понятно почему у меня от тебя тоска всегда.

– Ладно, не задирайся, - примирительно пожурил Гоголь-Моголь и посмотрел на Елену.
– Елена вот сегодня почему-то грустная. Что с тобой, чего теперь грустить? Вам теперь с Колей прямо вперед смотреть надо, жизнь на новый лад настраивать.

– Разве я грущу? Мне ужасно весело, - Елена попыталась улыбнуться.

– Нет, я же вижу, тебя что-то гнетет, - настаивал Гоголь-Моголь.

– Не приставай к человеку, - попросил Доктор.
– Человек устал и как тут не устать - столько свалилось. Эх, вам бы друзься отдохнуть деньков двадцать в санатории каком-нибудь, обстановку сменить, а то, видишь, радость уже не в радость.

– Правда, - Елена схватилась за эту мысль.
– Поедем, Коля, к морю, прямо завтра же, все бросим - я целый год моря не видела. Море и звезды, и мы одни, чтобы никого, только - море и звезды.

– Но как же рукопись, нужно довести...
– заколебался инженер.

– Да брось, - вступил Гоголь-Моголь, - теперь чего волноваться, теперь пусть они там волнуются. Представляю, как этот профессор приползет - простите, мол, извините, ошибочка вышла, не разобрались по темноте нашей...

– Не приползет, - уверенно сказала Елена.

– А я говорю - приползет, если не дурак, - настаивал Гоголь-Моголь, а ведь не дурак, раз профессор. Он еще в соавторы к Коленьке напрашиваться станет. Слушай, Коля, ну возьми ты его в соавторы, что тебе, жалко? Ты еще десять теорий изобретешь. Да и этого паренька, Анатолия очень он мне понравился, очень мы тогда душевно, насчет равнодействия... Нет, впрочем, его не бери, он вроде сам мужик головастый, из него толк выйдет, если рутина не засосет.

Елена не приняла возражений утописта. По-видимому, она не верила, в профессорские извинения. Вообще, казалось - она чем-то озабочена. Будто она постоянно что-то там внутри себя ищет, перебирает, но никак не находит. Это было видно хотя бы по тому, как нервно блуждали ее руки, словно искали что-то. Она, то одергивала платье, то потирала виски, отбросив постоянно спадавшую прядь волос (видно, потеряла серебрянную стрекозу), то , вдруг, складывала лодочкой ладошки и зажимала их коленями.

В другое время, в другой обстановке эти руки имели гипнотическое влияние на мужчин, в особенности у которых воображение позволяло представить, как они сплетаются вокруг шеи или беззаботно отдыхают на груди. Кстати, и Анатолий Ермолаев подвергся их волшебному влиянию, и, наверное, Елена раскусила его и даже слегка пользовалась этим. Но сейчас, вся ее красота блистала впустую, не специально, а так - пропадала зазря.

Тем временем

Гоголь-Моголь развивал тему быстрого и полного признания инженера компетентными лицами. Неизвестно до каких высоких инстанций добрался бы утопист, если бы не раздался звонок в дверь. Елена вздрогнула и побледнела, будто уже давно ожидала и боялась этого звонка.

Гоголь-Моголь пошел открывать и вскоре вернулся с вытянутым лицом.

– Там, - утопист сделал паузу.

– Да кто там?
– не выдержала Елена.

– Призрак.

За спиной Гоголя вырос Марк Васильевич Разгледяев.

– Ты?
– удивилась Елена, повидимому ожидая кого-то другого.

– Я, низменно прошу прощения, - расшаркался бывший муж.
– У вас праздник?

Воцарилось неловкое молчание. Компания инженера не ожидала такого поворота.Богданов первым сбросил оцепенение и вопреки условностям пошел навстречу гостю.

– Ничего особенного. Добрый вечер, то есть, я хотел сказать, проходите, у нас тут действительно что-то вроде...

– Знаю, знаю, чего там. Конечно, такое событие нужно отметить, Разгледяев ничуть не стеснялся.
– Разрешите руку пожать.

Разгледяев протянул руку и инденер с готовностью подал свою.

– От всей души, - Разгледяев преувеличенно сердечно тряс инженера. Конечно, получается, как это вдруг: я - и от всей души. Ну уж, знаете, такой факт, как говорится, перед наукой все тлен. И такое открытие, что ей богу!

– Да знаете ли, - смущенно бормотал инженер.
– Ну что ты, Елена, так смотришь на меня? Вот, право же, не знаем мы еще человека, не ведаем, в чем его сила, а сила, может быть, и есть в признании собственной слабости, да и то мимолетные.

– Я абсолютно признаюсь, растоптан совершенно, и поделом мне. Да, да, растоптан вашим великим пророчеством.

Даже Гоголь-Моголь не ожидал столь быстрого признания со стороны официальной науки, хотя бы и гуманитарной ее части, и может быть, поэтому подал гостю стул.

– Да, официально заявляю, - подставив бокал под шампанское, продолжал Разгледяев, - заблуждался. Конечно, и у меня есть маленькие оправдания. Большое видится апастериори! Да и кто я? Разве специалист? Смешно сказать, гуманитарий, мог ли предвидеть если сами профессионалы опростоволосились. Да и как я могу судить, ну положим, что звезда такая Сатурн есть - слыхал, да и то - в силу общей культуры. Господи, да какие там у нее спутники-кометы, говорите - десятый, да по мне - хоть двадцатый, я, извиняюсь, несколько в другом роде. Конечно, не скрою, Николай... Извиняюсь, забыл ваше отчество.

– Степанович.
– подсказал Богданов.

– Дорогой Николай Степанович, конечно, была у меня определенная антипатия. Ну, тут и меня понять можно, все-таки личные мотивы... Теперь-то я понимаю, что низок был, нелеп, примитивный эгоизм проявлял, со своей несчастной любовишкой вознамерился сопротивляться, извиняюсь, даже соперничать с человечеким светочем, с пророком, с возвышенной духовной связью между вами и моей супругой...

– Коля, прогони его! Он какую-то гадость задумал, - воскликнула Елена.