Графоманы
Шрифт:
Постоянным перевоплощением Мозговой окончательно запутал Калябина. У того что-то внутри заныло. Условный рефлекс, выработанный за годы общения с Мозговым, подсказывал: жди неприятностей. И уж совсем плохо, если Мозговой начинал проявлять сочувствие. Тут-уж точно - либо сделал какую-нибудь гадость, либо вот-вот сделает. Открытая еще минуту назад душа Калябина скукожилась и в срочном порядке начала возводить оборонительные укрепления.
Даже Толя почувствовал неладное. А мозговой виновато всплеснул руками и продолжал:
– Да, Виталий Витальевич, просто обидно, работаешь, не
– Вы так говорите, будто что-то подразумеваете, - перебил Калябин.
– К несчастью, к великому моему сожалению, должен признаться - да, подразумеваю, очень многое подразумеваю, а говорю так непонятно, чтобы мозги ваши напрячь, оживить. А иначе с размягченными мозгами вы и не поймете, какое слово зачем употребляется. Представьте - пришел бы я и в лоб: десятый спутник открыли. Да все последствия трудно даже и пресказать...
– Стойте, что за выдумки? Какой спутник?
– Калябин привстал.
– Именно -выдумки, выдумки - если бы я просто вам сказал, что французы спутник у Сатруна открыли. А ведь я не зря про беспроволочный телеграф толковал, историю знать надо, но и не только знать, но и любить. А вы, Виталий Витальевич, не любите историю, эх чувствую, не любите.
Но Калябин ничего не хотел слышать про историю, он хотел слушать про спутник:
– Шутки у вас дурацкие!
– Какие уж тут шутки. Да вы сами можете удостовериться.
– Мозговой посмотрел на часы: - Сейчас будут последние известия, сходите к профессору, у него транзистор, я знаю, есть на работе. Кстати, ему тоже будет небезинтересно.
Калябин выскочил из комнаты.
– Неужели вправду открыли?
– ошарашенно спросил Толя.
Мозговой утвердительно кивнул головой.
– Тот самый, десятый?
– Тот самый, Богдановский!
– Но этого не может быть!
– Вы еще скажите, что здесь происки темных сил или чья-то злая воля, - издевался Мозговой.
– Нелепо, как нелепо, - только и сказал Ермолаев.
– Полная и окончательная победа инженера! Мы то хороши - графоман, сумасшедший, дилетант, вот вам и дилетант. Нет, земля наша очень плодовита гениями-самоучками. Не зря я за него душой болел-переживал.
Толя подозрительно посмтрел на Мозгового.
– Да, да, очень переживал, даже факт болезни скрыл, получается и я за правое дело посильно боролся...
– И анонимки писали, - выпалил Ермолаев.
Сказав про анонимки, Толя испытал некоторое облегчение. Он наконец освободился от тяжелого груза и справедливо рассчитывал, что теперь тот будет давить на Мозгового. Но Михаил Федорович ничуть не смутился:
– Да, писал, и не стыжусь. Мне даже, извиняюсь, глубоко наплевать на то, как вы это раскрыли, я единственно о чем жалею, что не подписался под ними. Испугалася малость, слабинку допустил.
– Нечестно, - возмутился Толя.
– Что именно?
– Нечестно теперь... Надо было раньше, прямо профессору...
– Хааа, - снова рассмеялся Мозговой, - ну, Толя, потешили вы меня. Нечестно! Ай, какой плохой дяденька... Вы на себя, голубчик, поворотитесь. Я то хоть молчал, а вы принимали живейшее участие в основополагающих расчетах. Ну что, молодой специалист? Где ваша научная честность, да что там честность - где квалификация? Обрадовался, как же, сам профессор Суровягин задачу поставил! Почет. Поди, уже девочкам хвастался, с профессором, мол, на короткой ноге. Да знаете кем вы тут были? Как же, единственный математик в отделе, надежда профессора! Вы не обижайтесь, Анатолий, я не от злости говорю, ведь вас тут заместо обувной щетки использовали. Профессору чего не хватало? Лоску не хватало, концепция была, а формул не было. Непорядок! Что же это за теория без формул, мы же с вами ученые, а не философы. Профессор, конечно понимал, что на одних калябинских графиках в академию не въедешь, вот и удумал математического дурману напустить, прикрыть за формулами извращенное понимание природы. Так вот друг мой любезный.
Откровения Мозгового были прерваны стуком в дверь. В институте не принято было стучаться, и следовало ожидать чужака, что тут же и подтвердилось. Дверь по приглашению открылась и на пороге появился незнакомец в форме сотрудника внутренних дел:
– Это отдел профессора Суровягина?
– вежливо уточнил представитель правоохранительных органов.
– Он самый, а что?
– Мозговой еще не отошел от своей вдохновенной речи.
– Следователь Чугуев, - представился гость, показывая удостоверение.
– Я бы хотел задать вам несколько вопросв.
– Пожалуйста, но в какой связи?
– легкомысленно поинтересовался Мозговой.
– Можно, я все-таки сначала спрошу?
– уклонился от вопроса лейтенант, и присел за свободный стол.
– Присаживайтесь и вы.
Гость достал из папки несколько бланков и сел вполоборота, разглядывая научных работников. Вначале он переписал их биографические данные. Ермолаев, в отличие от Мозгового, нервничал и путался. Слишком многое свалилось на его бедную голову в эти дни. Однако, когда вопросы стали крутиться вокруг профессора, Толя заподозрил неладное и спросил прямо в лоб:
– Что произошло с профессором?
– Отчего вы думаете, что с ним что-то должно случится?
– проницательно спросил лейтенант Чугуев.
Толя пожал плечами.
– Вы когда видели профессора в последний раз?
– Вчера, - почти хором ответили бывшие суровягинские подчиненные.
– А сегодня, разве профессора не было в институте?
– лейтенант обратился к Анатолию.
– Не знаю.
– И вы?
– Ну, он нам в некотором смысле начальник, и не обязан перед нами отчитываться, - ерничал Мозговой.