Графоманы

Хлумов Владимир

– Да, постойте же, вы раньше не догадывались, что он графоман? Вы что ли сомневаетесь еще?

– Не знаю, - отмахнулся Толя и после секундного колебания выложил все о вчерашней вечеринке.

Мозговой с нескрываемым интересом слушал Толин рассказ, и даже поссмеялся над дирижаблями.

– Равнодействие? Ха.
– смеялся Михаил Федорович, - А звать Гоголем-Моголем? Нда, компания веселая.

Он еще посмеялся и когда Толя окончил всю историю, с каким-то ностальгическим выражением выдал:

– Если откровенно, то я где-то, по большому счету, во всей коллизии больше сочувствую инженеру. Я даже грешным делом надеюсь...
– Мозговой прервался.
– Я читал рукопись

инженера и знаете, не все там просто, есть и мысли и формулы... Какой Калябин, там и сам профессор, я извиняюсь, вряд ли разберется. Вы мне скажите, что он, инженер - боец?

– Боец?
– в недоумении переспросил Анатолий.

– Я имею виду - защищаться он сможет?

– Что проку теперь?

– Зря, зря, не все потеряно. В конце концов - что нам эгоистические интересы института, нам истина дороже, Анатолий. И не нам одним. Завтра бедет представитель из президиума, высокие интстанции!

– Из призидиума?
– переспросил Анатолий, не понимая куда клонит Мозговой.

– Из самого, так что инженер еще может вполне и выкарабкаться.

– Вы думаете?

– Да я просто уверен, вы только подскажите инженеру, посмелее надо быть. В конце концов проошло время волевых решений, да я почти уверен, мы еще звание кандидата наук вашему инженеру присудим. Да-с, возможно, в нашем же институте, по следам так сказать выступления. Может быть, сам профессор руку жать будет. Извиняюсь, будет говорить, ошибались дорогой товарищ инженер, на ваш счет, извольте к нам в научные сотрудники-с, на оклад-с...

Толя подозрительно посмотрел на Мозгового.

– Вы шутите?

– Ничуть, - заверил Мозговой, изучая Толину реакцию.

Лицо Ермолаева являлось точной копией внутреннего состояния молодого человека, а Михаил Федорович привык совсем к другим лицам. То были лица в основном серьезные, внутренне дисциплинированные, знающие себе цену. Всегда спокойные, они не дергались по пустякам, при разговоре, глядели прямо в глаза, не стесняясь собеседника. Разговоры, правда, могли показаться скучными, однообразными. Но - ох, как можно было ошибиться поверхностному наблюдателю. И ошибались, кстати, в основном люди незрелые, неопытные. Мозговой с легкой внутренней улыбкой вспомнил свои более молодые годы. Ему сейчас стало стыдно за многие легкомысленные поступки из тех лет. Ведь все они в сущности были продиктованы необоснованным стремлением выделиться из общей серой, как он считал тогда, массы. Однажды, он не пожелал словно "попугай" повторять вслед за всеми "тарабарские" слова. Поразительно, но факт - слова, взятые в кавычки, были действительно его, Михаила Федоровича, словами. Он не пожелал принимать больше участия ни в каких "навязанных сверху" мероприятиях, назвал их, представьте, "формальными" и "для галочки". Он взбунтовался, но то был бунт с потупленным взором. Странно, но воспоминание о нем, посетившее Михаила Федоровича утром, нахлынуло теперь в разговоре с Ермолаевым.

Тем временем Мозговой продолжал уговаривать Толю.

– Более того, здесь не то что кандидатской, тут, может быть, государственной премией попахивает. Есть за что бороться вашему инженеру!

Мозговой улыбнулся.

– А вы уже и не обижаетесь, когда я инженера вашим называю. Я как в воду глядел, знал, придется вам инженер по душе. Так что не все потеряно, просто за истину, даже научную, приходится бороться.

– Может быть, - нерешительно сказал Толя и собрался уходить.

– С анонимкой-то разобрались?
– напоследок поинтересовался хозяин.

– Черт, я и забыл про нее.

– Ну-ну, не огорчайтесь, - Мозговой не стал больше задерживать гостя.
– Все выяснится рано

или поздно, как говорит наш дорогой Петр Семенович, все происходит в свое время или немного позже.

Мытарства научной истины

В понедельник, в десять утра инженер Богданов вошел в институт. Катерина Ивановна, предупрежденная заранее, сочувственно встретила докладчика. Она поинтересовалась здоровьем, обратив внимание на болезненный вид и отметила спутницу, назвав ее "доченькой".

В большом интститутском конференц-зале уже собрался народ. Здесь были люди, специально приглашенные Виталием Витильевичем Калябиным по суровягинскому списку, были люди, пришедшие и по своим причинам, например, представитель из академии, были и люди просто праздные, обычные научные сотрудники, охочие до разных скандалов, зрелищ и диспутов.

Когда вослед за инженером появилась Елена по залу пронесся гулкий восхищеный ропот. Сам инженер принес черный тубус и, словно иллюзионист, принялся извлекать из него множество листов ватмана испещренных графиками, таблицами и формулами.

Покончив с плакатами, Богданов повернулся к залу и не зная, что делать дальше, застыл в напреженной позе. Наконец появился профессор в сопровождении ближайших помошников: Калябина, Лидии Ураловой, Мозгового. Прооцессию заключал Толя Ермолаев, который вдруг отстал и уселся позади. Он кивком головы ответил на приветствие Елены и принялся разглядывать инженера, пытаясь предугадать развязку мероприятия. Инженер, впрочем, совсем успокоился и готов был приступить.

На сцену вышла Лидия Уралова и объявила повестку. Первым номером стояло выступление инженера. Богданов слегка побледнел и начал было говорить прямо с того места где стоял, но профессор Суровягин, пригласил докладчика на трибуну. Инженер извинился, и повторил снова:

– Уважаемые товарищи!

Толя затаил дыхание, напрягся, весь внутри скукожился, будто не инженер, а он, сам делал доклад. Через некоторое время он обнаружил, что смотрит уже на Елену. Хранитильница тайного списка вся была поглощена инженером. Господи, что она может понимать, думал Анатолий.

Когда инженер приступил к обоснованию своей теории по залу пополз насмешливый шумок.

– Эка хватил, - донеслось из первых рядов. Да и Толя был в недоумении. Богданова понесло. Рухнул порядок вещей, весь зал вослед за докладчиком, казалось, попал в зоопарк, где все перепуталось: хишники и травоядные сидели в перемежку. Возникала идиотская модель природы, в которой, нессомненно, все это существует, но не в таком же беспринципном виде. Инженер все более и более горячился. Он, покинул трибуну, метался туда и обратно по сцене, размахивая указкой, словно шпагой. Он призывал слушателей посмотреть на старые факты под новым углом, взывал к физической интуиции, наконец обратился к здравому смыслу, на что публика ответила гробовым молчанием. Шушуканье прекратилось, все затаились ожидая финального аккорда и он незамедлительно последовал предсказанием десятого спутника Сатурна. Инженер замолк, глядя в зал с сознанием честно выполненного долга. Елена облегченно вздохнула и посмотрела на Толю, мол, знай наших.

Следую демократическому обычаю, профессор Суровягин предложил задавать вопросы. Но вопросов никто не задавал, и пришлось объявить свободную дискуссию. Для затравки выступил Виталий Витальевич Калябин. В пространной манере он дал суровую отповедь попытке инженера навести тень на ясную и правдивую картину мироздания, а само выступление назвал вредным и лженаучным. Он привел многочисленные примеры, опровергающие ошибочные посылки и изначальные мотивы, а в заключение зачитал длинный список опечаток и грамматических несоответсвий, найденных при тщательном изучении рукописи.