Графоманы

Хлумов Владимир

Елена возмущенно качала головой, будто внутри у нее все кипело и бурлило. Толя, облокотился на спинку переднего кресла, бессильно положил голову и закрыл глаза. Ему было стыдно. Потом последовало еще пару, порицающих инженера, отзывов, и наконец на сцену вышел сам профессор Суровягин. "Мы, - говорил он, - научная общественность, должны всячески приветствовать в нашем народе стремление к решению самых сложных фундаментальных проблем". Он похвалил инженера за энтузиазм и упорство и сказал, что "отсутвие должного уровня профессионализма не может служить укором нашим Кулибиным, Кибальчичам и Яблочковым. Это их беда, а не вина, а вина - наша" и призвал зал нести знания

в народ. В зале зашумели, мол, хватит тянуть кота за хвост, пора кончать, и т.д. Елена же подошла к Толе:

– Что же ты? Скажи хоть что-нибудь путное. Ведь это же заговор!

– Я ничего не могу сказать, - Ермолаев потупил глаза.

– Ты, ты...
– она унизительно махнула рукой и отвернулась.

Потом предоставили слово для ответа докладчику, но тот не брал слова. Зрители стали приставать, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Особенно заволновался Мозговой. Он подбежал к инженеру, подергал за плечо. Тот резко встал, повернулся к залу и Толя вспомнил их первую встречу на вахте.

– Извините, - виновато улыбнулся докладчик и как слепой вышел из зала. За ним, со слезами на глазах выбежала Елена.

На выходе Толю нагнал Мозговой.

– Хлюпик ваш инженер, хлюпик! Он, наверно, думал - оркестр духовой пришлют и цветами забросают, а потом еще на руках вынесут?! Нет, слабоват, оказался, не боец.

– Не боец?
– заторможенно переспросил Толя, - Да что ему было защищать?

– Жизнь свою защищать, позицию, взгляд на вещи, а он - извините и был таков. Нет, хлюпик, не боец. Вы что - думаете теория ошибочная? Да, ошибочная, чепуховая тероия. Но я спрашиваю - у кого она здесь не ошибочная? У Калябина, что ли? И что-же, страдает хоть чем-то наш дорогой Виталий Витальевич? Ничуть! А почему? Потому что Виталий Витальевич нормальный человек, а не псих.

– Зачем вы так?
– недоуменно спросил Толя.

– Что - зачем?

– Оскорбляете.

Мозговой жестко посмотрел на собесдника и выдал:

– Я факт констатирую.

– Какой факт?

– Медицинский. Он псих, нервнобольной, я диагноз читал.

– Как?
– Толя глупо смотрел на Мозгового. Потом наконец сообразил: -Он на учете в психдиспансере состоит?

– Да!

– Вы скрыли? Ничего не понимаю...

– Не понимаете, потому что по верхам скачете, а я вам говорил - размышлять надо, анализировать.
– Мозговой замолчал, сообразив, что сболтнул лишнего.
– Но я надеюсь, вы меня не продадите профессору? Ведь инженер, не очень, он тихий, у него там какой-то синдром.
– Мозговой показал, где у инженера мог быть синдром.
– Ну ладно, у меня еще дела, надо обрадовать кое-кого, так что до встречи на узких перекрестках мирозданья.

Новость о душевном нездоровье инженера оглушила Ермолаева. Непонятно, зачем Мозговой скрывает такие факты? Вообще, и Мозговой, и Калябин, да и сам профессор, серьезные, преданные науке люди, оказались не такими уж простенькими рассеянными человечками, как представлял себе ученых Толя в более молодом и мечтательном возрасте.

История с инженером окончательно запутывалась. Посторонний, непредвзятый наблюдатель еще мог бы разобраться и Ермолаев даже попытался встать на объективную точку зрения, и тут же всплыл вопрос: зачем лжет Мозговой? Но долго в положении независимого наблюдателя Толя находится не мог и вскоре вернулся обратно, влекомый некой, неведомой современной науке, щемящей силой. Ему снова стало стыдно и больно за инженера, за Елену и себя. Нужно было настоять на отмене доклада. Сказался бы больным, а, впрочем, он и так больной. Анатолий опять вспомнил сегодняшнее оцепенение инженера, так похожее на то , уже далекое, обнаруженное при их первой встречи.

А вдруг Елена ничего не знает? Толя припомнил, как инженер всячески пытался скрыть от Елены инцендент на вахте. Он имел весьма смутное представление о сумасшедших, но достоверно знал, что с ними бывают припадки, весьма опасные для окружающих. В благородном порыве он решил тут же предупредить Елену. Но телефон молчал, и тогда Толя раскрыл журнал местных командировок и записал: По требованию заказчика отбыл на "Марс". Такая не подходящая к моменту щепетильность доказывала, что, по-крайней мере, Ермолаев, находился в полном уме и здравии.

Существует или ангажировано?

Не желая встречаться с инженером, Толя позвонил в дверь ответственного квартиросъемщика Марка Васильевича Разгледяева. Тут же, будто его поджидали, открылась дверь и появился инженер.

– А где Елена?
– недоумевая спросил Толя.

– Она скоро будет, - ничуть не удивившись гостю и его вопросу ответил Николай Степанович.

Лицо Богданова ничего не выражало. Казалось, инженер совсем не видит гостя. Они так немного постояли, а потом хозяин повернулся и перекошенной походкой, чуть наклонив правое плечо, отошел растворяясь в полумраке. Припадок, подумал Толя и захлопнул за собой дверь. Наступила кромешная тьма. Сделав еще несколько шагов, Толя натолкнулся на инженера.

– Надо включить свет, - подсказал Толя.

– Незачем, я и так все вижу, - дребезжащим голосом возразил Богданов.

– Вы ждали кого-то?
– Толя решил прощупать почву.

– Почему вы так решили?

– Ну, вы так быстро окрыли дверь.

– Да, я ждал вас.

Инженер замолк.

– Вы стояли в темноте и ждали?

– Здесь не темно, - опять возразил инженер.

Толе стало не по себе.

– Лампочка даже не горит, - растерянно сказал Толя.

– Не горит, - подтвердил инженер.

– И все рано светло?

– Светло, - тихо настаивал инженер.

– А на у лице темно?
– Толя задал контрольный вопрос.

– Ночью темно, днем - светло.

– А в институте было темно?
– пытаясь разгадать игру, спросил гость.

– В институте?
– переспросил Богданов и вдруг часто задышал, - Вы заметили, что институт похож на наш дом?

– В каком смысле?

– Архитектурном. Вам не кажется, что вот этот дом и институт построены одним архитектором?

– Не знаю, - Толя задумался.
– Наверное, оба здания возвведены в одну и ту же эпоху?

– Наверняка, - инженер помолчал и задумчиво добавил, - Эпоха, странно - похоже на эхо.

Инженер напрягся, будто сдерживал что-то внутри. Толя почувствовал и попытался успокить Богданова.

– Вы не волнуйтесь, может лучше мне уйти?

– Нет, нет, -испугался инженер, - Постойте, я сейчас тапочки ...
– он кажется нагнулся и принялся шарить по полу.
– А, черт, куда же они подевались...

– Не надо тапочек, - Толя в темноте кое-как нащупал инженера и помог ему распрямиться.

– Вы, наверное, полагаете, что я сумасшедший?
– спросил инженер и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Не надо мне отвечать, не надо лгать. Я знаю как вы думаете. Нет, я еще не сумасшедший, не смейтесь, - Толя попытался запротестовать, но безуспешно, - не смейтесь там внутри себя. Думаете - сумасшедший никогда не знает, что он сошел с ума? Ошибаетесь. Я раньше тоже так думал. Понимаете, самое страшное, человек знает и чувствует, что сходит с ума. Так природа устроена. Все происходит не сразу, а рывками, поэтому я и вижу, что пока не совсем еще, я только отправился в этот путь. Айяйяй как же без тапочек? Ну, да ничего все-таки вы в некотором смысле здесь хозяин, Марк Васильевич.