Грань креста (дилогия)
Шрифт:
— Ударил камнем по голове, потом задушил вот этим. — Полисмен демонстрирует мне кусок капронового шнура, концы которого закреплены для удобства пользования на пустых катушках из-под ниток. — Ну, и всё остальное…
Остальное таково: кривым сапожным шилом, тоже брошенным на месте преступления, изувер многократно протыкал живот задушенной, превращая его буквально в фарш. Нет, это не просто охотник за женщинами — его провоцирует на зверство именно беременность…
— Смотри, вторая за такое небольшое время, —
— Третья, — угрюмо поправляет полицейский, — на прошлой неделе в Каменках вечером нашли зарубленную топором. Грешили на ревнивого мужа, но не подтвердилось — тот до поздней ночи гулял на крестинах у приятеля, его всё время видели десятка три народу.
— И что, тоже беременная?
Офицер кивнул.
— Одна рука. Убивает он их по-разному, но живот у всех истерзан. — Полицейский, не справившись с собой, извергает длинную нецензурную тираду. — Извините, мэм. Нет терпёжу. Ох, попадись он мне…
— Кто бы это мог быть? — недоумевала моя начальница. — Дичь какая-то. Природой генетически заложено — не трогать детёнышей и беременных самок. Насколько ж психика должна быть вывернута у урода…
Полицейский вздохнул:
— Знать кто, давно б уж по всем дорогам патрули в лицо каждому прохожему заглядывали. Но ведь не видали его. Ни единого свидетеля — осторожен, скот. А слухи уже поползли, ещё пара трупов, и такая паника начнётся…
К нам подошёл, пошатываясь, молоденький паренёк в форме патрульного, вяло попытался козырнуть. Офицер ободряюще потрепал его по плечу:
— Ничего, сынок, держись. — Повернувшись к нам, пояснил: — Первое дежурство у парня, и сразу — вот эдак. Обалдел чуток с непривычки.
Молодой полисмен вспыхнул:
— И не собираюсь привыкать, сэр! Не для того я шёл в полицию, чтоб равнодушно смотреть на подобные вещи. Я бы этих гадов своими руками… Нет, вру. Лучше всего — поймать сволочь, собрать всех родственников погибших да им его и отдать. А то суд там, лагерь… Пусть даже повесят — всё равно мало! Слишком легко отделается!
Старший его коллега усмехнулся горько:
— Этого небось и судить не будут. Скажут, псих, мол, невменяемый, да вот им передадут, — кивок в нашу сторону, — на лечение якобы. Пулей таких лечить надо, а не уколами!
Я вполуха слушал их рассуждения, а в голове неотступно вертелись слова моего доктора: «Генетически заложено… Психика вывернута… Кто это мог…»
А ведь знаю одного, кто бы мог. И пытался уже.
— Люсь, пусти-ка к рации.
— Обожди отзваниваться, я ещё карточку не оформила.
— Да я по другому делу.
Голос Лизаветы дрожал от возмущения:
— Нет, у тебя есть представление, сколько это будет стоить? Мы же можем на их телефонную сеть выходить только через ретранслятор военной зоны. Твоей получки не хватит разговор оплатить!
— Полиция оплатит.
— Это если
— Готов рискнуть. Не согласна, зови к рации старшего врача.
— Чёрт с тобой. Но учти, если что, заплатишь из своего кармана.
— Заплачу, заплачу. Соединяй скорее.
Закончив разговор, я подлетел к офицеру, уже распоряжавшемуся упаковкой тела в пластиковый мешок.
— Знаю!
— Что знаете, сэр?
— Знаю, чья это работа. Из психлечебницы два месяца назад сбежал… — И я начал выкладывать данные и описание сумасшедшего.
— Погоди, погоди, — вмешалась Люси, — так и мне он знаком!
— Ещё бы не знаком! С твоей путёвкой его и госпитализировал. За что я, по-твоему, выговорешник огрёб?
Рат покачала головой:
— Надо же, кто бы мог предвидеть. Ну, бормотал он что-то про адские силы, но чтоб так… Кошмар!
Офицер, прервав на минутку доклад, прикрыл ладонью микрофон своей радиостанции:
— Вас благодарит лично начальник полицейского управления, сэр. Поисковые мероприятия уже разворачиваются.
Весьма довольный собой, я взобрался в кабину Патрик, провернув стартёр несколько раз вхолостую, наконец завёлся, вездеход тронулся. Пилот крутил баранку мрачно, время от времени косясь на меня и бормоча что-то себе под нос.
— Чем недоволен, родной? Что ты там шепчешь?
— Шура, а вы уверены, что не виновны во всех этих смертях?
— Боже, я здесь при чём?
— Так вы ж тому ублюдку так старательно весёлую жизнь в дурдоме обеспечивали. Вот с той жизни-то он в бега и ударился…
Глава двадцать первая
Господи! Ну, у кого мне спросить совета? Растревожил меня Рой, разбередил душу. Волей-неволей мысли то и дело возвращаются к нашему последнему разговору.
Нет, я не герой. Я хочу жить. Хочу вопреки всему. Хочу, несмотря на то, что заведомо знаю — настоящей жизни лишился навсегда. Как бы ни рвалось моё сердце домой, башка холодно просчитывает шансы уцелеть в этом отчаянном предприятии и всякий раз с точностью арифмометра выдаёт неутешительный итог: от нуля они слабо отличаются.
Но ведь не ноль! Моим детям всё равно расти без отца. А вдруг? А если? Ну, всё-таки? Я, наверное, ничего бы не пожалел за возможность ещё раз, открыв калитку, увидеть: бегут по тропинке меж застарелых кустов сирени две мои дочки и сын с радостным криком: «Папа!» — и, повиснув на мне все сразу, вперебой начинают выпаливать последние домашние новости.
А на пороге — жена, тёплая и не причёсанная со сна, улыбается, завязывая поясок халатика. Открою дверь, и кот спрыгнет с печки, подойдёт, здороваясь. Блеснёт снизу вверх колдовским зелёным золотом глаз, без разбега, с места, взлетит ко мне на плечо, мягко потрётся щекой о щёку.