Грань
Шрифт:
Эрик подошел к песочнице и поинтересовался: почему и за что сейчас происходит погребение хорошего человека, что такого тот сделал? В ответ Эрик получил рекомендацию «отстать» и что вообще это игра такая, а Эрик ничего не понимает, да и Мише на самом деле классно и весело. Однако лицо Миши, скованное тисками страдания, щедро присыпанное песком, с вынужденно закрытым одним глазом, говорило о диаметрально обратном. Эрик потребовал отдать ему лопатку, потому как надо откапывать Мишу, что игра очевидно зашла дальше необходимого. На это Женя раздраженно спросил, почему тот «докопался» и предложил Эрику идти гулять. Еще он заявил, что никакую лопаточку для освобождения из песочного плена страдающего Миши, ему не дадут, ведь эта самая лопаточка нужна для дальнейшего закапывания.
Эрик в тот момент понял, что цивилизованный диалог зашел
На крики детей подоспела Наталья Валерьевна. Она вырвала орудие возмездия из рук Эрика, растащила мальчиков и увидела вкопанного Мишу. Женщина в общих чертах поняла, что здесь случилось, и почему в маленьком Линдгаарде опять взыграла кровь своих отчаянных скандинавских предков. Эрик просто-напросто опять пришел на помощь очередному несправедливо поруганному и обиженному. А еще она также знала, что когда спросит Эрика об очередной его агрессивной выходке, то в ответ услышит довольно обоснованное объяснение своих действий. Маленький мститель скажет, что это не просто так, а в защиту хорошего человека и друга, которого обижали. Ну кто, если не он, еще пришел бы ему на помощь? Сама Наталья Валерьевна часто терялась в таких случаях, так как с одной стороны, разумеется, должна была ограничивать яростные порывы Эрика, но с другой восхищалась мальчиком, его смелостью и рассудительностью. Люди ведь любят мстителей, тем более мстящих праведно. Иногда правда бывает, что этим мстителям совсем немного лет и они просто вынуждены подчинятся тетенькам-воспитательницам. Но это пока…
Наталья В. всегда таяла под напором горячего маленького сердечка, всегда готового защитить слабых от зла и несправедливости. Поэтому если она и ругала Эрика, то совсем чуть-чуть, и скорей даже не ругала, а пыталась донести до мальчика, что таким образом дела в нашем непростом мире не делаются и надо сдерживать себя. Она в который раз пыталась донести до Эрика, что, когда тот видит несправедливость, нужно просто говорить ей, Наталье Валерьевне. Конечно же, мудрая воспитательница понимала, что такие мальчики, как Эрик никогда не пойдут ябедничать взрослой тете, особенно если могут разобраться сами. Но сказать хоть что-то, естественно должна была.
Трудности в воспитательный процесс, по мнению Натальи Валерьевны, добавляло еще и то, что родители Эрика, особенно отец всегда откровенно хвалили ребенка за подобное поведение. О чем они только, казалось бы, думали? Но тем не менее. И похвала эта, естественно укореняла Эрика в своей правоте, придавая ему такую уверенность, которую не могли развеять слова всех самых мудрейших воспитательниц этого мира.
Однако позже, в вечер того же дня, в который Эрик наградил ненавистную крысиную морду яркими алыми царапинами, заступаться за своего отпрыска пришла такая же мощная сила, на подобие той, что всегда поддерживала Эрика. В тот вечер за Женю пришла заступаться его мама. Хитрая женщина выбрала время, когда почти всех детей уже забрали из садика, и воспитательница сидела в своем кабинете, занимаясь какой-то бумажной работой. В общем, случилось так, что взрослых не оказалось рядом. Рядом с Эриком тогда не оказалось вообще никого. Некому было вступиться за младшего Лингаарда, объяснить почему он сделал именно так, просто встать на
Мама Жени тогда сделала вот что. Она дала Эрику встать, сказала ему кто она такая и оттеснила Эрика в угол. Сказала, что ничего не хочет слушать о том, как не прав был ее сын, унижая другого ребенка, она лишь нависла над Эриком, запертым в углу возле двери, осознающего над собой намного превосходящую силу взрослого человека. Плюс этот человек держал его за ухо, делал ему больно. И казалось эта боль никогда не закончится, ведь сейчас никто не мог за него заступиться. Взрослый этот человек сказал ему, что если тот еще хоть только раз тронет ее драгоценного сыночка, то человек этот изуродует Эрика и превратит его жизнь в кошмар. Теперь уже спустя много лет, Эрик много чего не помнил из того, что случилось в тот вечер в спальне мальчиков. Но вот этот чудовищный посыл в разы превосходящей силы и статуса над ним, он запомнил. Его подсознание запомнило. То, что никто не был рядом, чтобы его защитить от этой превосходящей силы – он запомнил. Он запомнил, что последствия за свои действия он несет суровые. Несет их один. А за других вступаются.
****
– Вот так вот, Ваня, – закончил Эрик, – а то был бы твой покорный слуга сейчас каким-нибудь ну… бойцом ММА в лучшем случае, а в худшем бы на нарах где-нибудь чалился, а то и под ними.
– М-да… – протянул Юшин, – действительно прав был дядя Фрейд, или кто там, Юнг может быть, говоря, что все ниточки из нашего детства тянуться…
– Так оно и есть. Знаешь, – продолжал Эрик, – сейчас я, конечно, ни в коем случае не благодарен той женщине, маме этого крысюка. Но благодаря ей, во многом, я почти в этом уверен, сейчас, я стал тем, кем стал. Жаловаться сам понимаешь на это вроде бы глупо. Кто знает, каким бы я был, если бы рос с тем чувством безнаказанности и физического превосходства над другими, как в детстве?
– Наверно таким как сегодня на парковке, – улыбнулся Иван.
– Это еще в самом безобидном случае, – ответил Эрик.
Однако Линдгаард не рассказал своему другу одного интересного изменения. Дело в том, что поведанное им воспоминание всегда было с ним, оно было вшито в его подсознание. Эрик всегда знал причину, по которой его характер сейчас такой как есть. Но после памятного сна об убийстве, когда Эрик заново думал об этом переживании своего детства и когда пересказывал его, что-то в корне изменилось. Теперь Эрик помнил те события совсем иначе. Точнее их финал. Как будто кто-то или даже что-то присутствовало тогда в спальне мальчиков в тот роковой вечер. Как будто бы сильная мужская энергетика, была там. Была с ним, была за него.
После того, как парни разошлись и Эрик, сидя в такси держал путь домой, он еще раз прокручивал к голове это событие из его детства. Что-то странное всплывало в памяти на этот раз. Точнее кто-то странный. Незнакомый, доселе не фигурировавший в этой истории. Конечно, бывает так, когда воспоминания далекого прошлого блекнут подобно старой затертой фотокарточке. Там уже с трудом различимы, а порой и начисто не видны некоторые детали, которые до этого были различимы четко. Постепенно эти детали затираются, а еще через какое-то время становятся едва заметны. А если воспоминание совсем старое, то и вовсе, зачастую, никаких деталей, кроме самых основ, во многом додуманных сегодняшним разумом человека, там уже и нет. И нельзя с уверенностью сказать, что же здесь исторически достоверное, имело место в прошлом, а что лишь плод твоего воображения, заполняющие пробелы, появившиеся со временем, домыслы.
Вот и Эрик сейчас в такси поймал себя на мысли, что стал припоминать новую подробность того разговора с мамой побитого им мальчика из детства. Разговора, изменившего его судьбу. Он тогда увидел краешком своего детского зеленого глазика, в котором стояли слезы от бессилия и страха, как некий силуэт прошел в комнату, в спальню мальчиков. Эрик как будто бы ощутил тогда приятный запах хорошего парфюма, чем-то напоминающего аромат, которым пользовался его отец. Он еще подумал, кажется, тогда: когда вырасту и если буду использовать духи, то их запах будет очень похож на этот!