Гранат и Омела
Шрифт:
Миновав опрокидывающийся мост, они проникли за ворота замка под шипение и треск факелов во внутренний двор, который в результате многочисленных перестроек стал совершенно недоступным и замкнутым, точно мушка в янтаре. Справа возвышалась сторожевая башня, в которой от непогоды попряталась основная часть гарнизона и мальчиков-служек, отправленных за водой. Старые вояки разрешили им обступить дымящий чан и греть руки у огня. Ведра же были побросаны у колодца. Дамиан поежился на холодном ветру, когда представил себя на месте мальчишки, сидящего у теплого огня, — его кожа тут же покрылась мурашками — и ускорил шаг. Единственное, что его согрело — понимание, что мальчишкам
Дамиан усмехнулся, вспомнив, как коротышка Арвад отчитывал высоченного огромного капитана в полном обмундировании. Дамиан тогда проходил мимо, но остановился, как и прочие замковые обитатели, поглазеть на покрасневшего капитана Вареса, опустившего очи долу. Так как никто и не думал вступаться за капитана, Дамиан решил влезть не в свое дело и поинтересовался, что случилось. Конюх возопил, что капитан разодрал губу лошади, — руки ему бы оторвать, бестолочь, кто ж так дергает — и требовал с того возмещения на лечение. У капитана денег не оказалось, ведь свое вознаграждение, выплаченное накануне за службу, он прокутил в борделе. Дамиан до сих пор не знал, что за демон Лилит его дернул, но он погасил возмущение конюха и отдал тому все деньги, что у него оставались. Арвад принял пять медяков и серебряную монету с тяжелым, шумным вздохом, будто нехотя. Затем погрозил мясистым кулаком капитану и удалился под тихие смешки стражников.
С тех пор капитан Варес сначала сделался должником Дамиана, потом — другом, позже, когда его вышибли со службы в гарнизоне, поступил под его командование. И вновь стал капитаном, теперь, правда, на службе у Храма.
Пройдя проверку у вторых надвратных башен, Дамиан и Симеон, наконец, вошли в большой двор перед паласом. Знамя с королевским драконом трепетало от ветра, точно птица, рвущаяся в полет. Дорога вилась вверх по склону, выложенная высокими камнями, со сточными канавами по бокам. Обычно полные суматохи и жизни улицы молчали: все попрятались от ливня, позакрывав двери и ставни. Только кузнец со своим подмастерьем продолжали работу — издалека доносился мерный звон металла.
Завидев Симеона, стража у входа разошлась, пропуская его внутрь паласа. При виде Дамиана они напряглись, проводили его пристальными взглядами, но останавливать не стали. Дворцовая стража и храмовники не жаловали друг друга. Одни — благородные воины и рыцари, вторые — мясники на службе веры, обагренные кровью вёльв. Один из стражников харкнул вслед Дамиану. Ему не пришлось оборачиваться, чтобы распознать характерный звук. Послышался сдавленный хохот и громкий шепот . Вшивая псина.
Дамиан остановился и сжал кулаки, ощущая, как от злости вздулась вена на виске.
— Пойдем, мой мальчик, — Симеон обернулся. Видимо, тоже услышал оскорбление, обращенное Дамиану. — Постыдное простодушие Князь наш осуждает и велит осуждать нам, рабам своим, но силу направь на истинное зло.
Истинное зло.
Вёльвы.
С трудом сдержав яростный порыв, Дамиан продолжил путь вместе с Симеоном, повторяя заветы, данные Князю. Силу направь на истинное зло, огнем и мечом карай тех, в чьих жилах течет черная кровь и красный сок
Пока они поднимались по ступеням на верхний этаж паласа, Дамиан бубнил под нос клятву, и пропустил момент, когда переступил порог дорого обставленной королевской опочивальни. Широкая кровать, устланная мехами, ковры на стенах для сохранения тепла и личный камин, в котором потрескивал огонь. Пахло дымом и алкоголем.
Кроме них компанию развалившему в кресле королю Горлойсу, цедившему из кубка вино, составляли кардинал Ерихон и брат короля, юродивый горбатый Ирод.
— Дамиан! — Ирод подскочил к нему и захватил в медвежьи объятия. Движения его были неуклюжи и, скорее всего, для несведущего показались бы грубыми. Однако на деле Ирод всегда нравился Дамиану своей открытостью и искренностью. И он единственный из братьев относился к нему с радостью и радушием. Возможно, дело было в его душевном состоянии. Будь он также трезв умом, как их средний брат, то наверняка тоже презирал бы брата-бастарда.
— Добро пожаловать, — прозвучал высокий голос, полный холодной брезгливости и вина.
Король Горлойс II Красивый был полной насмешкой над собственным прозвищем, — которое, ходили слухи, сам же себе и присвоил — высокий, худой, с темными волосами, обрезанными под ушами, и чисто выбритый. С маленькой головой на тощей шее, выпуклым и острым носом, он напоминал облезлого грифа. Кроме того, король предпочитал принимать гостей в своей опочивальне сидя не просто так: левая его нога была короче правой из-за детской травмы. Народ «ласково» прозвал своего властителя Хромым, и подобная пренебрежительная насмешка беззубых и безграмотных крестьян вводила Горлойса в исступление. Так и повелось: в глаза он — Красивый, за глаза — Хромой.
Дамиан освободился от объятий Ирода, который продолжал виснуть на нем, точно маленький мальчик, и посмотрел на Горлойса. Возле его кресла стоял кардинал, чинно сложив руки на трости. Эти крючковатые хищные руки Дамиану долго снились в кошмарах: они, как и наяву, часами держали мальчика за запястья, заставляя повторять бессмысленные тогда катехизисы и признаваться в злодеяниях, которых он не совершал. Они же лупили слишком медлительных послушников тростью по пальцам за ответы на занятиях. Слишком грубо? Хрясь. Слишком медленно? Хрясь. Слишком вызывающе? Хрясь, хрясь, хрясь.
Однажды эта ненавистная палка рассекла кожу на трех пальцах Дамиана и сломала их, а четвертый удар достался ему по хребту за вопль боли. Однако он до сих пор с благоговением вспоминал вечер, когда он прятался у курятника, плакал и баюкал на весу искалеченную ладонь. Полное ведро, которое ему велели принести для кардинала, стояло рядом. Кровавые капли давно уже растаяли в воде. Тогда-то Дамиана и нашел случайно Падре Сервус. Он остановился, долго и пристально глядел на замершего, точно испуганный кролик, мальчика с бордовой рукой. После чего велел отправляться за ним.
— Но я не могу, Ваше Превосходительство, — жалобно выдавил Дамиан, едва сдерживая слезы. — Кардинал Ерихон велел принести ему воды.
— Пусть сам принесет, — Симеон Юэзби улыбнулся и, приподняв длинные полы храмового одеяния, пнул ведро.
Дамиан в ужасе глядел на разлившуюся лужу, представляя, сколько еще ударов тростью он получит за невыполненный приказ. Возможно его вообще высекут плетью. Однако ничего из этого не случилось. С того дня он стал послушником инквизиторского сана. А инквизиторы подчинялись только Падре Сервусу. Кардинал Ерихон остался в прошлом. Единственное, что напоминало теперь о нем — шрам, пересекающий три пальца на правой руке.