Грани ненависти
Шрифт:
– Хочешь, иди сам. Сам возглавляй парламентеров! – Скоги осекся.
К такому повороту хитрый толстяк был не готов.
Боги, какие же трусы меня окружают. – Варл понимал, что сам поступает не совсем храбро, скорее уж опрометчиво и необдуманно. Но по-другому поступить не мог. За ним не просто город. За ним живые люди. Его семья. И в большем то Скоги был прав. Но, не имея оборонительной силы, сиртингин не мог найти другого выхода, кроме как дипломатического разговора.
Сейчас, оглядываясь на скакавших рядом с ним солдат, он пожалел, что взял так много. И не потому, что
Варл сжал зубы. Не нужно позволять мрачным мыслям и сомнениям точить поставленные цели и убежденности. Раскисать нельзя. Возможно, сейчас все решится, и уже вечером они вместе с Аббасом будут обсуждать, как помочь городу восстановиться после столь чудовищного происшествия. Дай то боги, так и будет.
***
Дайон подгоняла взмыленную лошадь. Верхняя дорога была более крутой и длинной, но пробиться к нижней через толпы горожан у девушки не получилось. Зато отсюда хорошо была видна развороченная ядрами пристань и разбитая сторожевая башня, игравшая роль маяка по совместительству.
Вот с кораблей противника спустили шлюпки. И войска слаженно заполнили их. Лавируя между обломками и остовами подтопленных галер, свисающих с поломанных мачт лохмотьев, что когда-то был красивыми парусами, они доставили солдат на пирс, где те выстроились ровными группами. Затем повернули к кораблям, чтобы забрать очередной отряд. Дайон ничего не понимала ни в военном деле, ни в построениях, но организованность и уверенность маневров, которую она видела отсюда с дороги, сейчас не внушали восхищения или уважения – только страх. Ведь также уверенно и спокойно войска сейчас войдут в город, в каждый дом…
Здесь на пологом хребте холма уже открывался вид на нижнюю дорогу, значит до пересечения с ней недалеко. Значит, она еще успеет перехватить отца. Успеет…
Нет! Не успела. Все оборвалось внутри. Группа из пятидесяти всадников во главе с сиртингином выехала на широкий тракт у подножия холма и понеслась по нему вдоль кромки моря к пристани. Белый Плащ Варла развевался, словно знамя над Сиртратом…
– Отец! – Дайон ударила лошадь шпорами, и бедное животное, устало заржав, рванулось вперед. – Вернись. Не надо!
Возможно, он был прав в своем желании уладить дело мирным путем, поговорив и разобравшись. И возможно, это сработало бы. Но Дайон своими глазами видела безжалостный обстрел солдат всего пару часов назад. И была уверена, что переговоры бесполезны. Бессмысленны перед той жестокостью и злобой, с которой неприятель подошел к их берегам.
Вот уже до пирса осталось совсем немного. Вот войска на нем сменили позиции, выстроившись в букву «п» и перегородили выход к морю. Сейчас капкан, в который отец идет добровольно захлопнется!
Дайон казалось, она видит сон, страшный и реальный. Когда тело ватное, а ты двигаешься в нем, словно по грудь в воде. И хочется, бежать быстрее, кричать громче, но эта вода будто
***
Копыта бойко застучали по каменным плитам пирса. После песчаного тракта этот звук казался неестественно громким. Таким же, как и стук его сердца при взгляде на трупы расстрелянных солдат, что кучей были свалены у парапета. Взмахом руки, Варл остановил отряд. Оглядел выстроившихся в ровные непоколебимые шеренги восточные войска. Он знал это еще не все, и если сейчас как Глава Архипелага он не сможет что-нибудь сделать, этих шеренг станет в десятки, а то и в сотню раз больше.
– Я ванн Варл, правитель города четырех холмов, сиртингин юго-восточного округа и Глава Сиртрата. Явился сюда парламентером и заявляю о желании говорить с царем Аббасом или его представителем.
Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Солдаты неприятеля, словно частокол стояли, не шелохнувшись. Но вот после негромкого приказа они расступились. И со стороны моря от пришвартованной у пирса ладьи по широким ступеням поднялся… нет, не Аббас. И даже не его посол, представитель или парламентер.
Ветер раздул его коричневый плащ, когда совсем еще молодой мужчина остановился напротив сиртингина и расправил плечи. Подхватил несколько длинных жгуче-черных прядей волос, что рассыпались по плечам из-под кожаного превосходно сработанного шлема. Пронзительные глаза цвета стали смотрели холодно и спокойно из-под темных вразлет бровей.
– Аласкар? – Варл не мог скрыть удивления. Нога царевича еще никогда не ступала на берега Архипелага. Варл видел его несколько раз, но всегда на материке, когда ездил туда по делам. Сиртингин спешился и, хоть это ему стоило больших внутренних сил, поклонился. Стараясь, чтобы в голосе не сквозил гнев, произнес:
– Приветствую тебя, Аласкар, сын царя моего. И прошу о великодушном снисхождении – возможности узнать, по какой причине ты пришел сюда со столь разрушительной силой? Почему напал на берега Архипелага, что всегда был верен востоку и исправно выполнял все условия мира?
Вместо ответа царевич слегка кивнул головой своим солдатом, и первая шеренга, слаженно и быстро перестроившись, окружила ванна и его воинов. Ощетинилась копьями, направив их на парламентеров. Вторая – вздернула луки.
– Что происходит, царевич? Если я в чем-то виновен, объясни мне. И покарай, если так уж нужно. Но не трогай моих людей!
Аласкар приблизился. В глазах полыхала ярость, но голос был жаляще холодным, почти тихим. Но этого не менее угрожающим:
– Тебя, твоих людей, Большой остров и все, что здесь вижу, я сотру в порошок и сдую с лица земли. Так, чтобы даже боги не вспомнили, а существовал ли Архипелаг вообще?
По знаку царевича солдаты скрутили сиртингину руки и швырнули на плиты пирса. Охрана за спиной Варла заволновалась, но не совершила попыток помочь – острия копий красноречиво уперлись в шеи самым активным. Мужчина, не ожидавший подобного, будучи пораженным, первое время даже не пытался подняться. Но затем с трудом встал на колени и спросил: