Грани одиночества
Шрифт:
Она слишком молода, моя императрица, но я применю все свои умения, чтобы она не осталась разочарованной своей первой близостью.
Грациозное бюстье и тонкое кружево трусиков покорно опадают, снятые моими настойчивыми руками.
Малышка трогательно дрожит и льнет ко мне своим хрупким телом, царапая идеальную тонкую кожу о золотое шитье камзола.
— Не спеши, любимая, — шепчу я в ее маленькое ушко, заставляя вздрогнуть и застонать.
Быстро скидываю одежду и переношу хрупкую фигурку на большую кровать, застеленную по моему приказу белым шелком.
Наконец малышка изгибается навстречу мне. Тугое девственное лоно кажется горячим и восхитительным, но прекрасное зрелище стонущей подо мной Лисы отравляет образ так же стонущей под Сэпием Аллы и крадет мое удовольствие.
Я едва не потерял желание, но представил на месте Алисии Аллу — и еле дождался, когда моя императрица с громким криком получит первый в жизни оргазм. Изливаясь, я все еще видел перед собой проклятую аллаиду.
Ад! Моя персональная бездна. Внутренности перекручивало от почти физической боли разочарования, когда открыл глаза и вместо рыжих локонов увидел черные, в порыве страсти разметавшиеся по подушкам.
Я не помню, как оделся, как нашел покои наглой коровы Овьес. Зато четко помню, как швырнул на колени довольную своей провокацией графиню, как с яростью вбивался ей в глотку, заставляя хрипеть, а потом, перегнув через рабочий стол в кабинете, жестоко брал ее, намотав на руку проклятые рыжие волосы, сгорая от удовольствия. Я почти ощущал запах физалиса и клубники, почти слышал ее красивый с легкой хрипотцой голос, почти видел яркий блеск карих глаз, но только почти…
Разрядка не принесла ни облегчения, ни удовольствия, как будто в последний момент кто-то подло украл весь жар и всю сладость, оставив после себя только предательскую слабость и опустошение.
Я быстро приходил в себя от этого странного наваждения, испытывая брезгливость и разочарование. Магически очистил графиню. Нет, не потому, что заботился об этой дряни, а только из нежелания оставлять в ней свое семя.
— Вставай, — резко сказал я, больно хлопая по рыхлой белой заднице. — Ты сегодня же перекрасишь волосы. И не смей больше так одеваться, — зло бросил я этой донельзя довольной твари и поспешил уйти.
Глава 16
Алла Арахни
Дома мне было настолько упоительно хорошо и уютно, что любая мысль о возвращении на поверхность, тем более во дворец Андариэла, вызывала тоску.
Дом. Подумать только. Разве могла я когда-нибудь представить, что буду называть так подземелья гигантских пауков. Если бы кто-то сказал мне об этом на Земле, я засмеяла бы этого горе-предсказателя, а сейчас не представляю жизни без моих любимых паучков и подземного города с его невероятными для человека чудесами.
Даже присутствие Сантоса перестало раздражать. Его внимание хоть и было чрезмерным и неуместным, но черты он не переходил, и Сэпий смирился с необходимостью терпеть навязанного
Подошел к концу последний день нашего пребывания в тоннелях, завтра мы должны прибыть на праздник в честь нового гнезда, или Аллаиды. Мне было все равно, как назывался тот повод, по которому я должна снова покидать моих детей. Душу точило сомнение в целесообразности соблюдения идиотских традиций, а плохое предчувствие и ожидание новой подлости от Андариэла лишало всякого желания покидать мой дом.
Горячая ароматная ванна тоже не принесла успокоения. Одетая в кружевной пеньюар, я нарезала круги по нашей большой комнате в попытке успокоиться.
— Алла, прекрати себя изводить. Все будет хорошо, поверь мне. Тебя никто не посмеет обидеть, — сказал Сэпий, наблюдая за мной своими невозможно красивыми черно-золотыми глазами. — Иди ко мне, — позвал меня любимый, протягивая в мою сторону руки.
Я с удовольствием спряталась от всего мира в надежных и самых дорогих объятиях.
«Боже, спасибо тебе за него», — подумала я, вдыхая самый желанный запах, запах моего мужчины.
Мои руки стали жадно скользить по гладкой коже, а губы искали наиболее чувствительные местечки на теле мужа.
Сейчас я испытывала не просто желание, а дикую ломку, нужду услышать его рваное дыхание, тихие стоны и рыки, почувствовать, как его поджарое, сильное тело закрывает, прячет меня от жестокого мира.
Почему жестокого? Потому, что мир, в котором правит Андариэл, не может быть даже равнодушным, он так же холоден и злораден, как его император.
Сэпий не заставил себя долго упрашивать, чутко и неистово отвечая на мои ласки, но сегодня мне этого было мало. Нестерпимо хотелось довести его до безумства, до исступленного крика, до отчаянной потребности — той, что сейчас мучила меня.
Я толкнула мужа на спину, показывая, что хочу сама вести в сегодняшней близости. Тонкие губы арахнида расплылись в довольной улыбке, и мой мужчина покорно растянулся на кровати в свой немалый рост.
Я снова впилась в его уста с ненасытной страстью, утолить которую мог только он. Зарывалась руками в длинные тонкие волосы, наслаждаясь их мягкостью, ласкала чувствительные уши, прикусывая мочку, перешла к шее, потом ключицам, темным ореолам сосков, почти болезненно кусая твердые горошины.
— Алла, пожалуйста, — хрипел Сэпий, опуская мою руку на свой пульсирующий от желания член, явно намекая на то, что его терпение на исходе, но нет, не сегодня… не сейчас…
Погладив вздыбленную плоть, я отняла от нее свою ладонь, скользнув рукой на мускулистое бедро, а губами, закончив терзать возбужденно напухшие соски, опустилась ниже, к стальному прессу мужа, выводя узоры на гладкой коже, иногда прихватывая ее зубами и немного оттягивая.
— Алла! Любимая… прошу… — стоны и хрипы любимого становились все более громкими и отчаянными. Я еще немного насладилась видом извивающегося Сэпия и взяла в рот розовую головку, заставив мужчину вскрикнуть и нетерпеливо заерзать, подаваясь бедрами мне навстречу.