Гранитный линкор
Шрифт:
Ерохин взялся за железный лом. Сибиряк предупреждающе тронул его за рукав: кто-то разговаривал. Оба, прижавшись к железобетонной стенке, приготовили автоматы.
Хлопнула дверь дота. Голоса заглохли. Не заглох только пулемет. Значит, противник их не обнаружил.
Надо скорее уничтожить пулемет. Это не так-то просто сделать: ствол пулемета
Ерохин предложил завалить амбразуру камнями. Сибиряк одобрил его замысел. И они, энергично орудуя ломом, взялись за дело. Вот над их головами прошуршали гранаты. Не задев матросов, они разорвались где-то внизу.
— Теперь, браток, смотреть в оба... Обнаружили нас! — Сибиряк вскинул автомат.— Работай, Леня, я прикрою!—он взял под прицел верхнюю часть дота — единственное место, откуда могли появиться егеря,— пусть только попробуют!
И враги стали пробовать: на вершину дота, размахивая гранатами, выскочили три солдата. Обратно ушел только один: двое, срезанные очередью автомата, скатились в обрыв.
— Это вам только запятая!—одобрительно глянул Ерохин на Сибиряка,— а точка будет потом! — и он, собрав всю силу, навалил на амбразуру здоровенный камень,— Закрой, дотик, глотик! — и пулемет заглох.
Хлопнула тяжелая дверь. Заглушая ветер, кричали егеря. Беспорядочно трещали их автоматы, пролетали над головами матросов гранаты, но они по-прежнему рвались где-то внизу. Североморцы были неуязвимы. Дот для них оказался надежной броней. А отвесные обрывы — непроходимой оградой. Враг понял это и прекратил бесполезный огонь. Вокруг дота воцарилось спокойствие, но ненадолго. Вот справа, у кромки обрыва, между камней мелькнули тени. Матросы забеспокоились: враги спускались по круче к видневшемуся там удобному выступу. С него можно было успешно расстрелять моряков,
— Хитро задумано! — озабоченно сказал Сибиряк.— Сюрприз нам готовят...
Обстановка для матросов стала опасной. Хуже не могло и быть. Впереди, за дотом, враг: сунешься туда — смерть. Сбоку — спешат к опасному выступу автоматчики: зазеваешься — смерть. Позади пропасть: одно неосторожное движение — и тоже смерть. Смертью угрожает и морозная вьюга.
— Четырем смертям не бывать!—сердито-растирая застывающие пальцы, бросил Ерохин.— На верхотуру дота — и ударить по ним!
— Скосят, как мы ихних! — мрачно возразил Сибиряк.— Другое придумать надо...
Сколько они ни думали, а придумать не могли. Время уходило. Вражеские автоматчики были уже около опасного выступа. Медлить нельзя.
— Начнем! — Ерохин приготовил гранату.
— Эх, сердешный, лучше уж мы нападем первыми! — не утерпел Сибиряк.
Гранаты дружно полетели за дот, за ними еще две. Вздыбились от взрывов столбы снега. Мелькнули на куполе дота фигуры матросов. Взвился за ними снег. Гулко хлестнули автоматные очереди. Но Ерохин и Сибиряк
— А, ироды! — свирепел Ерохин.
— Круши их, сердешный! — ревел Сибиряк.— Умрем, так не зря!
Казалось, минуты жизни смельчаков были уже сочтены. Но что это? Егеря вдруг бросились прочь от приближавшейся группы солдат. У Ерохина от неожиданности чуть лом не выпал из рук.
— Наши! — радостно крикнул Сибиряк.
Это спешили на выручку отставшие на круче матросы.
Для объяснения не было времени. Егеря уходили. Североморцы устремились за ними.
Дав сигнал, как приказал командир, Ерохин на плечах удиравших егерей с тыла ворвался в расположение остатков разгромленного батальона. Навстречу Ерохину, ломая сопротивление противника, шел со своими воинами лейтенант Юрушкин.
Враг не выдержал удара. Вершина Гранитного оказалась в руках североморцев.
Ерохин первым влез на скалу. То, о чем он мечтал, совершилось: он на вершине! Ветер зло рвал его одежду, хлестал льдинками в лицо, срывая ушанку. Мороз обжигал нос, уши, сковывал дыхание. Но Леонид чувствовал себя, как на великом празднике. Он вонзил в трещину стальной лом ,и с затаенным дыханием прикрепил к нему трепетный кумачовый флаг.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Отрезанный североморцами от своих рот, оборонявших вершину, командир батальона майор Гедгель метался по мрачной землянке командного пункта.
— Безголовый осел! Дурак! Идиот!—кричал он сам на себя. — Прозевал!
На изъеденном шрамами смуглом лице майора мгновенно сменялись страх, наглая самоуверенность, безнадежное отчаяние, тоска и неудержимое бешенство. Было от чего беситься: командир без солдат! Солдаты отрезаны врагом!
Как нарочно, надоедливо звонил телефон: отовсюду спрашивали о положении на вершине Гранитного. Майор отвечал коротко:
— Надежное... Русские скоро будут отброшенны. «Черные дьяволы» попали в ловушку!
Присланные полковником три роты егерей были уже изрядно потрепаны. Майор не раз пытался идти с ними на выручку своего батальона, но все попытки проваливались. Пополнив измотанные роты поварами, шоферами, штабистами, он снова двинул их в бой и теперь ждал результата. Надежды было мало. Донесения поступали нерадостные. Изменить обстановку могли бы сильное подкрепление, обещанное Шредером, и свои роты, если бы они вырвались из окружения.
В землянку вбежал капитан Курбе, в разорванном полушубке, с забинтованной головой. Майор радостно поднялся ему навстречу.
— Наконец-то! — воскликнул Гедгель. — Победа! Сам бог помогает фюреру!
— Беда! — с трудом отдышавшись, сообщил капитан.
— Беда?
— На вершине Гранитного линкора поднят советский флаг!
Лицо майора позеленело. Он открыл рот, но говорить не мог, беспомощно опустился на табурет, через минуту вскочил, опрокинул стол, перевернул табурет и угрожающе двинулся на капитана.