Гранитный линкор
Шрифт:
— Понимаю, господин полковник!
— Вначале я уморю русских голодом, растерзаю артиллерийским огнем, — полковник прислушался к вою ветра, — а потом заморожу в сырых бушлатах, как в ледяных гробах, и сброшу в пропасть.
Настала ночь. Надоедливо, беспорядочно рвутся снаряды, кружит вьюга. Между камней, занесенных снегом, во вражеских траншеях, в затишках, сделанных наскоро из снежных сугробов, жмутся друг к другу матросы. Невероятно хочется спать. Однако стоит в такую вьюгу забыться человеку на час, и уж он больше никогда не встанет. Очень хочется тепла, а
— Глаза слипаются...
— Поесть бы...
— Братцы... коченеет все!
— А ты бегай, пляши, браток! — советует кто-то.
— Не могу... Ноги не двигаются!
— А мне тепло, совсем тепло...
— Только бы не заснуть, — сонно перебрасываются матросы.
Капитану и старшине отряда некогда и передохнуть. Они осматривают землянки на западных скатах вершины. Пока противник не беспокоит, нужно сделать все, чтобы дать возможность матросам просушить одежду и поочередно, хотя бы по часу уснуть.
— О! То добре будет хата! — осветив просторную теплую землянку, радовался старшина.— Да тут, товарищ капитан, сто человек обогреть можно!
Но капитан молча ощупывал массивные из сухого дерева нары и толстые деревянные балки перекрытий.
— Не то, что у нас... Лес под боком — вот и роскошничают! А дрова будут хорошие, — сухо сказал он.
— Дрова?
— Все землянки; пока не рассветлело, разобрать на дрова!
— Ничего не розумию! — чуть не плача, удивился старшина.— А як же люди? Они ж два дня очей не смыкали...
— Знаю.
— То ж за каким бисом губить таки добры хаты?
— Мы поместим в них людей, а артиллерия Шредера прямой наводкой уничтожит эта землянки.
— О то ж правда! — виновато улыбнулся старшина.— Была бы нам у сих хоромах могила...
Из всех трофейных землянок капитан облюбовал только две. Они находились между скал, были хорошо укрыты от артиллерийского огня.
— Одна будет нашим госпиталем, в другой станем обогревать людей и сушить одежду.
У землянок собрались матросы — главный резерв командира отряда. Они прятались от пронизывающей вьюги, прижимались друг к другу, прыгали, но когда подошел к ним командир отряда, все на секунду замерли, вытянулись.
— Положение тяжелое,— сказал Углов.— Мы окружены, отрезаны от наших баз. Продовольствия вместе с трофейным, если брать по норме, хватит еще на сутки... Буря не утихает. Сколько она продлится — неизвестно...
Матросы плотнее окружили командира. Углов ничего не скрывал. Он выслушивал советы, жалобы, предложения. Это помогало находить нужное решение.
— Самое главное — у нас нет связи с Угрюмым, — продолжал капитан. — Из посланных через линию фронта матросов один с
— Надо крепче подтянуть ремни! Суточную норму продовольствия разбить на пять суток. Мокрую одежду высушить в землянке-сушилке. Для смены на период сушки разрешаю использовать трофейную одежду. Как зеницу ока беречь каждую гранату, каждый кусок взрывчатки. Бить врага его же оружием. Трофеи большие! Отечественное — для крайнего случая!—Углов внимательно, строго всмотрелся в суровее лица матросов. — Точное выполнение этого распоряжения поможет нам удержать высоту! — Он до боли сжал в кулаки закоченевшие пальцы. — Гранитный линкор не отдадим!
Матросы мрачно молчали.
Не унимается, кружит вьюга, хрипло стонет в продырявленных пулями, темнеющих из-под снега касках и плачет, свистит в консервных банках.
Зорко смотрит в амбразуру из крытого окопа матрос Камушко, прислушивается к завыванию вьюги.
— Угомонились! — говорит он, разминая озябшие пальцы.
— А может, в другом месте хотят сунуться? — подал голос Гудков.
— Кругом уже совались, да охоту отбили.
— Мало нас,— сквозь сон бормочет Егоров.
— А как же наш капитан в начале войны в этих самых местах с одним взводом шредеровский полк не пустил на Угрюмый? — спросил Камушко.
Все замолчали. Кто-то облегченно вздохнул.
— Братва, а что ежели с этого пупка да рвануть нам через линию фронта? — вскочил всегда неуемный, нетерпеливый, как и Ерохин, Паша Гудков.— К ихнему Фугелю в гости!
— Сиди уж, Пашка! — потянул Гудкова за ногу сосед. — Да крепче держись за этот пупок!
— Ежели за одно место держаться — руки обморозишь! — огрызнулся Гудков.— Да черт возьми, у нас гранаты, автоматы в руках! — свирепел он.— Нападать, крушить, сметать все на своем пути надо!
— Остынь, Пашка! — сердился сосед.— Всем хвалишься, что из-под Енисея, сибиряк, а кипишь, как Амас.
— Не могу не кипеть!—не унимался Гудков. — С командиром отряда будут говорить! Только один он может понять меня!
— Тихо, — поднял руку Камушко, — гениальная идея!
Гудков сразу утихомирился: за гениальную идею он на все был готов.
— Выкладывай, Ваня, гениальную!—сказал он и настороженно притих.
Притихли и другие.
— Надо попросить разрешения у лейтенанта и прогуляться до фрицевских складов,— глотнул слюну Камушко.— Всем хлебушка хочется!
Гудков обхватил шею Камушко и чуть было не свернул ее.
— Золото у тебя, Ваня, а не голова!— Гудков еще раз тряхнул друга. — Черт возьми, да ты же герой!—сдержанно продолжал он. — Чую, зряшняя была против тебя раньше сплетня...
От этих слов Камушко даже присел. «Как ножом по сердцу полоснул!»
— Нет, не зряшняя, — опустив глаза, с трудом выдавил он.— Был я Паша, трусом... С поля боя однажды бежал! Трусом бы и остался, да спасибо майору Карпову и Ерохину,— он снова гордо поднялся.— Теперь не побегу!