Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Белох Юлиус

Методологические приемы Диодора лучше всего выяс­няются, если сравнить сохранившиеся у Фотия отрывки из сочинения Агатархида Книдского о Красном море с соответ­ствующей частью „Исторической библиотеки" Это сравне­ние показывает, что Диодор дает не более как сокращенный пересказ своего источника, хотя он и не считает нужным со­общить нам об этом обстоятельстве. В таком же отношении стоит он и к Полибию, и вообще — повсюду, где мы еще имеем возможность сравнивать Диодора с его источниками, мы приходим к тому же выводу. Это обстоятельство делает для нас его произведение самым важным из всех историче­ских сочинений древности, какие дошли до нас; его „Исто­рическая библиотека" оправдывает свое название и, по крайней мере отчасти, пополняет пробел, обнаруживающий­ся в наших источниках между Ксенофонтом и Полибием. Так, без Диодора мы очень мало знали бы по истории Сици­лии в доримскую эпоху; ему мы обязаны тем, что Дионисий и Агафокл представляют для нас не бесплотные тени. Точно так же у Диодора мы находим единственный связный и бо­лее или менее подробный рассказ об эпохе Филиппа и вой­нах после смерти Александра, а для полувекового промежут­ка от Пелопоннесской войны до Филиппа его „Библиотека" составляет важное дополнение к „Греческой истории" Ксено­фонта. Даже список афинских архонтов, эта

основа всей гре­ческой хронологии, дошел до нас в связном виде только у Диодора. Как важен для нас Диодор, лучше всего показывает состояние греческой историографии за тот период, для кото­рого его описание не сохранилось, — потому что, к сожале­нию, и этот источник дошел до нас не вполне: за исключени­ем немногих отрывков, вся вторая половина „Библиотеки", обнимавшая эпоху от 300 до 60 г. до Р.Х., погибла, а из пер­вой половины также недостает пяти книг (VI—X), обнимав­ших древнейшую историю Греции до похода Ксеркса.

Во всемирно-историческом повествовании роль отдель­ной исторической личности неминуемо умаляется; между тем именно великие люди прошлого продолжали возбуждать живой интерес даже в то время, когда всякая способность к пониманию исторических явлений была давно утрачена. Правда, александрийская эпоха создала богатую биографи­ческую литературу; но эти ученые труды уже не соответст­вовали извращенному умственному вкусу современного об­щества. И вот, на исходе первого века нашей эры Плутарх из Херонеи задался целью облечь старый материал в новые формы. Он был философом, по крайней мере в том смысле, в каком это слово понималось в его время; у него не было ни­каких данных, чтобы сделаться историком: легко понять, что должны представлять собою его биографии. Лучше всего характеризует его точку зрения странная мысль ставить ря­дом с каждым греческим героем топорного римлянина; при этом, например, Перикл попадает в компанию с Фабием Кунктатором, Алкивиад — с Кориоланом, Фемистокл — с Камиллом. Плутарх не стесняется даже поставить в парал­лель с освободителем Сицилии Тимолеоном — Эмилия Пав­ла, подавившего самостоятельность Греции. Но именно это безвкусное произведение составляет главную заслугу Плу­тарха. Его биографии, по крайней мере греческие, имеют очень ученый вид и испещрены бесчисленными цитатами, но обыкновенно это — чужие перья. Анализ его источников часто представляет непреодолимые затруднения, там как до нас не дошло почти ничего из всей биографической литера­туры, которою пользовался Плутарх. Но историк древности не может предъявлять больших требований; он должен быть доволен тем, что в этих жалких компиляциях сохранилось все-таки множество драгоценных сведений, которые мы на­прасно стали бы искать в наших остальных источниках!.. Мы оценим заслугу Плутарха, если сравним его с римляни­ном Корнелием Непотом, биографиями которого почти со­вершенно невозможно пользоваться.

Из всех героев древности наибольший интерес в образо­ванном обществе возбуждал даже во времена упадка вели­кий Александр. В царствование Клавдия ритор Квинт Курций Руф написал по-латыни на основании греческого источ­ника историю завоевания Азии. Гораздо большее значение имеет „Анабасис Александра" Арриана из Никомидии, пи­савшего в первой половине II века до Р.Х.; этот труд состав­лен главным образом по сочинениям двух офицеров из вой­ска Александра, Аристобула из Кассандрии, и Птолемея, первого греческого царя Египта. А так как и Плутарх оста­вил нам жизнеописание Александра, и Диодор посвятил ис­тории великого царя всю XVII книгу своей „Библиотеки", то эта эпоха известна нам лучше, чем какой-либо другой пери­од древней истории; впрочем, все эти сочинения, конечно, не могут вознаградить нас за утрату первоисточников.

Ввиду тесных сношений, существовавших между Гре­цией и Римом с начала III века, обработки римской истории должны, естественно, представлять важный источник и для истории греческого мира. Но римская анналистика респуб­ликанского периода бесследно погибла; великое произведе­ние, в котором Ливий при Августе изложил историю своего народа, отодвинуло на задний план и обрекло на забвение все прежние работы этого рода. Таким образом, все наши сведения по древнейшей истории Рима мы получаем из вто­рых или третьих рук, за исключением тех немногих событий, о которых сообщают нам Полибий как очевидец, или какой-нибудь документальный памятник. Между тем, и от „Рим­ской истории" Ливия до нас дошла едва четвертая часть; его рассказ обрывается для нас тотчас после битвы при Пидне, и в уцелевшей части недостает целых десяти книг (XI —XX), в которых была изложена главным образом история войны с Пирром и Первой Пунической войны. Но высокий автори­тет, которым пользовался Ливий в течение всего император­ского периода, имел то последствие, что краткие руково­дства по римской истории, появлявшиеся в это время, для республиканской эпохи давали обыкновенно простые извле­чения из Ливия. Так поступили Флор, Евтропий, Орозий; много пользовался Ливием и Дион Кассий, написавший в начале III века обширную историю Рима на греческом языке. Его рассказ о событиях до 68 г. перед Р.Х. утрачен, но до нас дошли большие извлечения из этой части во всемирной ис­тории византийца Иоанна Зонары XII века.

Уже ритор Дионисий Галикарнасский, живший во вре­мена Августа, дал греческой публике историю Рима от его основания до начала Первой Пунической войны, преимуще­ственно по римским источникам. Но в уцелевшей части рас­сказ доходит только до децемвирата и, следовательно, лишь мимоходом касается событий греческой истории. Важнее для нас краткая римская история Аппиана из Александрии, II века. Это — чрезвычайно небрежный очерк, составлен­ный, однако, по хорошим источникам; материал расположен в нем по странам, так что внутренняя связь событий боль­шею частью утрачивается. Но как ни плоха эта книга, она представляет собою все-таки один из наших главных источ­ников для истории царства Селевкидов и войн с Митридатом.

Все эти писатели ограничивались преимущественно из­ложением политической истории. Что касается экономиче­ской истории, то древность вообще не дала ни одной обра­ботки ее; для этого ей недоставало главного условия: инте­реса и способности к изучению экономических явлений. За­то живейший интерес стала возбуждать к себе с IV века ис­тория духовной жизни человечества. Но и в этой области древние не пошли дальше частных исследований, ни разу не возвысившись до общей обработки предмета, а тем более — до выяснения взаимодействия между духовным и политиче­ским развитием.

Уже Аристотель дал краткий очерк истории самой по­пулярной из наук — философии; его ученик Теофраст по­святил тому же предмету обширное сочинение („Мнения

физиков"), из которого до нас дошли большие отрывки. В II веке до Р.Х. Диоген Лаэртский составил серию биографий знаменитых философов, расположенных по школам; его книга есть последний остаток громадной литературы этого рода, которая не дошла до нас. По истории других наук со­хранилось очень мало связных сообщений; таковы отрывки из сочинений родосца Эвдема, ученика Аристотеля, по исто­рии математики и астрономии, и краткий очерк истории ме­дицины во введении к сочинению Цельса. Истории литера­туры до нас от древности не дошло, несмотря на усердие, с которым этот предмет разрабатывался в александрийскую эпоху; здесь нашим главным источником являются скудные указания, встречающиеся в лексиконе византийца Свиды [50] Краткая история музыки сохранилась между сочинениями Плутарха. О древних исследованиях по истории искусств мы узнаем главным образом из „Естественной истории" Плиния, частью также из путеводителя по Греции, составленного во II веке до Р.Х. Павсанием, который обращал особенное вни­мание на уцелевшие памятники искусства.

50

Правильно: Суда — название анонимного Византийского словаря-справочника конца X в. (Ред. 2008).

Однако историографические произведения дают лишь отраженный свет; они представляют нам события не в их истинном виде, а так, как эти события отражались в уме по­вествователей. Несчастье древней истории заключается в том, что она лишена той твердой основы, которою являются архивы для истории Средних веков и Нового времени. Тем не менее литературные источники сохранили нам довольно большое число документальных памятников по политиче­ской истории древности. Первое место между ними занима­ют речи, которые были произнесены в Афинском народном собрании или афинских судах, или — как речь Исократа о мире, — будучи лишь изложены в форме речи, распростра­нялись в качестве брошюр книгопродавцами. Речи Демос­фена и Эсхина в процессах о посольстве и против Ктесифона дают нам более ясное представление о положении дел в Афинах при Филиппе и Александре, чем какое бы то ни бы­ло историографическое повествование. Такую же услугу оказывает нам комедия для эпохи Пелопоннесской войны. Понятно, что при пользовании подобными источниками мы ни на минуту не должны упускать из виду их субъективного характера и не должны принимать за чистую монету ни пре­увеличений и карикатур Аристофана, ни обвинений в низо­сти и бесчестности, которые возводит адвокат вроде Демос­фена на своих противников или на противников своих кли­ентов. В эту ошибку впадали прежние ученые, но иногда это случается и теперь. — Сюда относится, далее, теоретико-политическая литература греков. До нас дошла одна из древнейших попыток этого рода — трактат „Афинская по­литая", ложно приписанный Ксенофонту; автором этой кни­ги был афинский олигарх из времен Пелопоннесской войны. Сам Ксенофонт оставил нам краткий очерк государственно­го устройства Спарты. Гораздо важнее оба больших сочине­ния Платона „Государство" и „Законы" и особенно „Поли­тика" Аристотеля, — первая теория политики, составленная на основании обширного индуктивного материала. К ним примыкает теперь и новооткрытый трактат „Афинская поли­тая", кем бы он ни был составлен — самим ли Аристотелем или кем-нибудь из его учеников по его инициативе и под его руководством. Здесь мы впервые находим подробное и связ­ное описание государственного строя Афин в IV столетии и, сверх того, еще краткий очерк их политической истории до восстановления демократии после падения Тридцати тира­нов; и хотя для древнейшей эпохи достоверность сведений, заключающихся в этом очерке, частью очень сомнительна (как и естественно, ввиду характера источников, которыми мог располагать автор), но он сообщает нам все-таки ряд чрезвычайно важных известий, основанных на документаль­ном материале.

Не таково отношение между документальными памят­никами и историографической литературой в области исто­рии умственной жизни. Как ни велики потери, понесенные поэтической литературой греков, — до нас дошли образцы почти всех ее родов, и притом как раз лучшие. Мы еще те­перь читаем эпопеи Гомера, от каждого из трех великих тра­гиков сохранилось по несколько драм, а уцелевшие пьесы Аристофана знакомят нас с характером аттической комедии. В большем или меньшем числе уцелели и речи всех десяти классических ораторов Афин. Из литературы александрий­ской эпохи также сохранились многие выдающиеся произ­ведения, отчасти в подлиннике, отчасти в латинских перера­ботках. Наконец, при помощи фрагментов мы можем соста­вить себе представление даже о большинстве утраченных памятников поэтического творчества.

В худшем положении находится история наук. Так, из греческих философов доримского времени сохранились полностью только сочинения Платона и большая часть со­чинений Аристотеля; От всех остальных уцелели только от­рывки, правда, очень ценные, но недостаточные для восста­новления систем. Это нарушает правильность перспективы, и мы невольно преувеличиваем значение этих двух мысли­телей в истории развития греческой мысли. Из медицинской литературы доримского времени до нас дошло только соб­рание сочинений учеников Гиппократа, из работ по зоологии — только „История животных" Аристотеля, по ботанике — сочинения Теофраста, по минералогии — только отрывок из сочинения Теофраста „О камнях" Несколько больше сохра­нилось из литературы по математике: „Элементы" Евклида и множество сочинений Архимеда, Аполлония из Перги, Герона Александрийского и других. С исследованиями алек­сандрийских филологов мы знакомимся почти исключитель­но по схолиям. Из древней географической литературы уце­лели лишь немногие мелкие произведения, как, например, относящееся к IV веку описание прибрежных стран так на­зываемого Скилака из Карианды и краткая география в сти­хах, I века до Р.Х., приписываемая Скимносу Хиосскому. За потери в этой области отчасти вознаграждает нас сочинение Страбона из Амасии в Понте, современника Августа и Тиберия. Он не обладал большими научными сведениями и близ­ко придерживался своих источников, особенно главного из них — Артемидора Эфесского, который за сто лет до него написал такое же сочинение, заслуженно пользовавшееся большой известностью и послужившее источником также для Плиния в географических книгах его энциклопедии. Притом „География" Страбона полна археологических оши­бок, так что, например, его описание Греции есть почти не что иное, как комментарий к гомеровскому „списку кораб­лей" Но он умеет хорошо и наглядно описывать, а много­численные исторические сведения, рассеянные в его книге, придают ей большую цену и для историографии.