Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Белох Юлиус

После всего сказанного вопрос о внутренней достовер­ности этих преданий является собственно излишним, потому что даже самый правдоподобный миф — далеко еще не ис­тория. А здесь нам приходится принимать на веру самые не­вероятные рассказы. Дорида у горы Эты представляет суро­вую горную долину, площадью не более 200 кв. км, населе­ние которой не могло превышать нескольких тысяч, так как земледелие и скотоводство были единственными источни­ками пропитания. Еще во время Гомера восточные локрийцы сражались в легком вооружении, что делало их совершенно неспособными к рукопашной с гоплитами; дорийцы, жив­шие по соседству с этими локрийцами в глубине страны, не могли быть более культурны за несколько веков до этого. И несколько сот или даже тысяч так плохо вооруженных вои­нов покорили древние культурные области Пелопоннеса, с их многочисленными неприступными крепостями и отлич­ным вооружением их населения? Одна мысль об этом была бы нелепа. Так же мало понятно для нас, почему дорийцы направились как раз в Арголиду и Лаконию, а тем более в Мессению, которые лежали так далеко от их родины. Прав­да, миф дает удовлетворительный ответ на этот вопрос; но кто Геракла и его сыновей и правнуков

не считает историче­скими личностями, тот должен иначе мотивировать поход дорийцев.

Да и вообще нет никаких доказательств в пользу того, что на греческом полуострове произошло переселение на­родностей. Микенская культура вовсе не была уничтожена внезапно вторжением нецивилизованных племен, как дума­ли раньше, но перешла путем постепенной эволюции в куль­туру классического времени. Ведь и Аттика, где миф не зна­ет никаких переселений, тоже имела свой микенский период культуры. Так называемые дорийские учреждения распро­странялись только на Крит и Лаконию, и в последней облас­ти возникли не раньше спартанского завоевания VIII века (ниже, глава IX); следовательно, они не имеют ничего обще­го с переселением дорийцев. Точно так же и крепостное по­ложение фессалийских крестьян легко могло быть результа­том экономического развития, как колонат в императорский период римской истории или крепостное право в Германии, начиная с конца Средних веков. Разделение греческих наре­чий, как мы видели (выше, с.95), совершилось также глав­ным образом лишь после колонизации Малой Азии и, зна­чит, ни в каком случае не может быть приведено в связь с теми переселениями, которые произошли внутри греческого полуострова раньше этого времени. И во всяком случае, по­селившись в Пелопоннесе, дорийцы должны были бы пере­нять язык коренного населения, которое значительно пре­восходило их и численностью, и развитием, как это, несо­мненно, случилось с фессалийцами после их переселения в бассейн Пенея. Что касается „религии дорийского племени", то она существует только в воображении новейших исследо­вателей; даже „дорийский племенной бог" Геракл — и тот беотийского происхождения (выше, с. 126). Да, наконец, и вообще очень сомнительно, чтобы аргивяне и лакедемоняне находились в более близком родстве между собой, чем с другими греческими племенами; по крайней мере, сущест­вование так называемых дорийских фил можно доказать до сих пор только в Арголиде и в арголидских колониях. Но даже если бы между обоими соседними народами и сущест­вовало более тесное родство, то из этого еще ни в каком слу­чае не следовало бы, что арголидско-лаконский народ пере­селился в Пелопоннес в ту эпоху, когда восточная часть по­луострова уже достигла сравнительно высокой степени культуры. Во всяком случае несомненно, что греческое на­селение Пелопоннеса пришло с севера, следовательно, пре­жде всего из Средней Греции; и весьма вероятно, что даже после того, как Пелопоннес был заселен греками, в Греции еще происходили перемещения племен. Но они относятся к такой ранней эпохе, что не оставили никаких заметных сле­дов даже в мифе. Если даже в памяти малоазиатских греков уцелел лишь голый факт их переселения, то как могло со­храниться предание о народных передвижениях, далеко предшествовавших этой колонизации? Попытка установить направление этих передвижений, а тем более выяснить бли­жайшие обстоятельства, которые сопровождали их, была бы лишь потерей времени.

Таким образом, то, что со времени Геродота считалось первобытной историей греков, оказывается вымыслом. Но вопрос, послуживший поводом к возникновению сказаний о переселениях, — вопрос, почему эпос дает другую картину размещения греческих народов, чем историческая эпоха, — существует еще и для нас. Ответ на него в настоящее время будет, конечно, другой, чем две с половиной тысячи лет на­зад.

Эпос определяет войско Агамемнона и вообще всех гре­ков, сражавшихся под Троей, названием аргосцев, ахейцев или данайцев; эти имена уже в древнейших частях „Илиады" употребляются как синонимы. Затем, мы знаем, что не толь­ко в гомеровское время, но еще несколькими веками раньше, до колонизации Крита и Малой Азии, Арголида была насе­лена тем же самым народом, который мы находим там еще в историческую эпоху (выше, с.91). По существу не было бы, конечно, ничего невозможного в том, чтобы этот народ, у которого впоследствии не было общего племенного имени, назывался в доисторическую эпоху ахейцами или данайца­ми, хотя трудно понять, каким образом могло утратиться это племенное имя. Однако данайского народа никогда не было на свете. Данай — древнеаргосский областной герой, кото­рый, по преданию, превратил безводный Аргос в хорошо орошаемую страну; его дочери Данаиды — родниковые ним­фы; с Данаем тесно связана и Даная, мать солнечного героя Персея и, следовательно, тоже богиня. Итак, данайцы — „люди Даная"; они относятся к области мифа, как и он сам, и были перенесены с неба на землю, подобно кадмейцам и минийцам, о которых еще будет речь ниже. Что же касается ахейцев, то их имя в историческую эпоху, как известно, при­надлежало жителям северного побережья Пелопоннеса и южной части Фессалии, и едва ли оно в доисторическое вре­мя распространялось за пределы этих областей. По древ­нейшему преданию, и Агамемнон оказывается фессалийским государем, каким Ахилл остался в предании навсегда. Но в то время, когда в Ионии складывался эпос, пелопоннесский Аргос занимал первое место между всеми другими частями греческого полуострова: естественно, что поэты невольно должны были перенести резиденцию могущественного по­велителя народов из Фессалии в Пелопоннес. За ним должны были, конечно, последовать и его ахейцы.

Так как имя ахейцев у Гомера обнимает все подвласт­ные Агамемнону греческие племена, то оно уже, конечно, не могло служить для обозначения жителей какой-нибудь от­дельной области. Поэтому в эпосе северное побережье Пе­лопоннеса не носит названия Ахеи: эта область называется просто „прибрежной страной", Эгиалос. Отсюда возникло сказание, — если подобные комбинации еще могут быть на­званы сказаниями, — будто ахейцы, изгнанные дорийцами из Лаконии, направились в Эгиалос и назвали страну своим именем. Раньше там

будто бы жили ионийцы; поводом к этому предположению послужило, как мы выше указали (с.89), существование святилища геликонского Посейдона на мысе Микале.

Затем, Гомер упоминает на греческом полуострове и прилежащих островах несколько народов, которых там вовсе не было в историческую эпоху. Таковы, например, абанты, которые в „Списке кораблей" являются жителями Эвбеи, между тем как в остальной „Илиаде" их местожительство нигде не указывается. Возможно, что мы здесь действитель­но имеем перед собой древнее племенное имя эвбейцев, за­бытое впоследствии; но также возможно и даже более веро­ятно, что первоначально абанты вообще не имели ничего общего с Эвбеей и что это были жители Аб в Фокиде, имя которых затем вследствие какой-нибудь комбинации было перенесено на соседний остров. Кавконы, по „Телемахии", должны были жить в Западном Пелопоннесе, недалеко от Пилоса, тогда как „Илиада" называет их союзниками троян­цев; и действительно, по преданию, еще в историческую эпоху на пафлагонском побережье жили кавконы. Очевидно, следовательно, что это имя было перенесено из Малой Азии в Пелопоннес, чему, вероятно, способствовало название реки Кавкон близ Димы в Ахее. Довольно поздний отрывок „Илиады" повествует о войне куретов с жителями Калидона в Этолии. Между тем у Гесиода куреты являются божест­венными существами, родственными нимфам и сатирам. Благодетельными демонами рисует их также критское ска­зание; они научили будто бы человека всевозможным полез­ным искусствам, а также воспитали ребенка-Зевса. Таким образом, они принадлежат к области мифа, а не истории. Их поместили в Этолии, вероятно, только потому, что там была гора Курион, и рассказывали, конечно, что они пришли с Крита. А так как у подошвы Куриона, на этолийском берегу, находился город Халкида, то их перенесли затем также и в эвбейскую Халкиду.

И немало других фантастических народов было еще в догомеровскую эпоху перенесено с неба на землю. Таковы, например, данайцы, о которых уже была речь; далее, лапифы, которые, по преданию, жили в северной части Фессалии, у подошвы Олимпа и Оссы; их близкие отношения к кентав­рам не оставляют никакого сомнения в том, что, как и по­следние, они принадлежат мифологии. В тесном родстве с ними находятся флегийцы. „Илиада" изображает Ареса сра­жающимся в их рядах, но не определяет их местожительства, позднейшие источники помещают их в Фессалии или в до­лине Кефиса, в Беотии. К этому племени принадлежали Коронида, мать Асклепия, затем Иксион, пытавшийся совер­шить насилие над Герой. Наконец, флегийцы, по преданию, сожгли Дельфийский храм, и в наказание за это были унич­тожены Аполлоном при помощи молнии и землетрясения. К этому же циклу принадлежат и минийцы. Они составляют экипаж солнечного корабля „Арго", отправляющегося в да­лекую солнечную страну Востока, чтобы привезти оттуда „золотое руно"; дочь их племенного героя Миния — Персефона, и, значит, не нужно никаких других доказательств в пользу того, что он сам — бог, а его люди — фантастиче­ский народ. Когда позже исходным пунктом экспедиции ар­гонавтов стали считать Пагаситский залив, минийцы также превратились в фессалийский народ; отсюда они, подобно родственным им флегийцам, были перенесены в Беотию, где Орхомен называется у Гомера „минийским" А так как „Илиада" упоминает о реке Миние в позднейшей Трифилии, то минийцы были перенесены и туда.

Гораздо более выдающуюся роль, чем только что упо­мянутые народы, в исторической традиции греков играют пеласги. Это имя в продолжение всей древности принадле­жало населению западной части обширной Фессалийской равнины, „пеласгического Аргоса" Гомера, пеласгиотиды исторического периода. „Илиада" рассказывает об искусных копейщиках пеласгах, живущих далеко от Трои, в „тучной Ларисе", подразумевая под этим названием, вероятно, глав­ный город Фессалии. Фессалиец Ахилл перед выступлением в бой своего друга Патрокла обращается с молитвой к пеласгическому Зевсу Додонскому. Но „Илиада" еще не знает пе­ласгов — жителей Додоны; напротив, „Список кораблей" причисляет этот священный город к области энианцев и перребов, и лишь у Гесиода основателями храма являются пе­ласги. Кроме ларисских, Гомер упоминает еще только о пе­ласгах, живших на Крите.

Позднейшие авторы были другого мнения: где только в бассейне Эгейского моря встречается имя Лариса, там неко­гда должны были жить пеласги — в пелопоннесском Аргосе, в малоазиатской Эолиде, на Лесбосе, у Каистра вблизи Эфе­са. Возможно, что уже „Одиссея" на этом основании перено­сит пеласгов на Крит, так как и там около Гиерапитны была Ларисская равнина и Гортина в древности называлась Лари­сой. Из Аргоса пеласги позже были перенесены в мифы со­седней Аркадии, племенной герой которой, Ликаон, уже у Гесиода называется сыном Пеласга.

По преданию, пеласги жили некогда и в Аттике. Дело в том, что стена, защищавшая доступ к Афинской крепости, называлась Пеларгикон; а так как никто не умел объяснить смысл этого слова, то решили, что оно испорчено из Пеласгикон и что крепость была построена пеласгами. Последние позже будто бы были.изгнаны афинянами и переселились на Лемнос. Почему именно туда, мы не знаем, как не знаем и того, почему эти лемносские пеласги называются также тирренцами; у Гомера Лемнос населен синтийцами, т.е. фракий­ским племенем. Остатки древнейшего населения острова, которое было изгнано отсюда афинянами около 500 г., жили еще сто лет спустя на Афонском полуострове и около Плакии и Скилака на берегу Пропонтиды; они сохранили свой древний язык, непохожий на греческий.

Благодаря этим и другим подобным сказаниям, впо­следствии, приблизительно в VI веке, сложилось представ­ление, что эллинам вообще предшествовало в Греции пеласгическое население. Но так как некоторые греческие племе­на, как, например, аркадцы и афиняне, считали себя искон­ными жителями страны, то не оставалось ничего другого, как признать пеласгов предками позднейших эллинов, так что весь переворот сводился к замене одного имени другим. Это противоречило, правда, указаниям Гомера, который по­мещает пеласгов в числе союзников Трои и, следовательно, считает их, очевидно, не принадлежащими к греческому племени; но при тех средствах, которыми располагали древ­ние генеалоги и историки, они никогда не могли разобраться в этом противоречии.