Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

Белох Юлиус

Для верховного руководства государственными делами и для подготовления вносимых в Народное собрание проек­тов был учрежден Совет из 500 членов, по 50 от каждой из 10 фил, причем каждому дему предоставлялось соответст­вующее его величине количество мест в Совете. Это, кажет­ся, первый пример пропорционального населению предста­вительства, который мы находим в истории. Далее, чтобы сделать невозможным всякое влияние знатных родов на со­став Совета, его члены избирались посредством жребия из числа граждан, искавших этой должности; а большое число членов служило ручательством за то, что господствующее в данный момент среди граждан политическое течение найдет себе выражение и в Совете. По числу 10 фил Совет распа­дался на 10 секций, из которых каждая в продолжение деся­той части года имела председательство („пританию") и бес­прерывно находилась

в здании Совета для разрешения те­кущих дел. В течение этого времени члены ее содержались на государственный счет, так что и бедные граждане могли вступать в Совет. Вероятно, была также расширена компе­тенция народных судов; но мы не имеем об этом никаких точных сведений. Однако право быть избираемыми на выс­шие государственные должности было и теперь предостав­лено только двум высшим податным классам.

Существовавшие учреждения Клисфен в общем оставил в том виде, как он их застал. Таким образом, архонты по-прежнему сохранили свое положение во главе государства. Правда, теперь, после продолжительного периода тирании, их компетенция представляла уже лишь тень того, чем она была при Солоне. Полемарх лишился начальства над вой­ском и в сущности был только правительственным чиновни­ком, хотя по имени он все еще оставался высшим военачаль­ником. Военная власть, находившаяся прежде в руках тира­нов, была теперь возложена на новообразованную коллегию десяти стратегов, из которых каждый выбирался своею фи­лой и на войне командовал ее отрядом, между тем как в главном начальстве над всем войском стратеги сменялись каждый день по очереди. Полемарх председательствовал в этой коллегии и занимал в сражении почетное место на пра­вом фланге.

Наконец, чтобы устранить всякую возможность восста­новления тирании, Клисфен учредил остракизм. Каждой весною народ должен был решать голосованием, представ­ляет ли кто-нибудь из граждан опасность для свободы. Если большинство давало утвердительный ответ, то созывалось второе собрание, в котором всякий афинянин надписывал на табличке — остракон одно имя; для того, чтобы баллоти­ровка считалась действительной, требовалось присутствие 6000 граждан, т.е. почти четверти всего числа тогдашних граждан Аттики. Кто имел против себя большинство голо­сов, должен был покинуть страну на 10 лет, но сохранял свое имущество и по истечении срока изгнания снова восстановлялся в правах гражданства. Это была мера борьбы, продик­тованная чувством самосохранения, и только с этой точки зрения ее можно понять и оправдывать. Можно, конечно, сомневаться, достигла ли бы она своей цели, если бы Афи­нам еще раз серьезно угрожала опасность тирании; но ясно, что эта мера открывала полный простор всякого рода зло­употреблениям. Для вожаков партий, располагавших в На­родном собрании большинством голосов, это учреждение представляло отличное средство приличным образом изба­виться от неприятных противников; и действительно, почти только с этой целью и прибегали к остракизму.

Ясно, что реформа Клисфена была еще очень далека от того, что спустя пятьдесят лет называли в Греции демокра­тией. Привилегии по имущественному цензу, установленные Солоном, остались в силе и теперь; поэтому впоследствии афинские олигархи ставили себе целью возвращение к кон­ституции Клисфена. Но в свое время эта реформа представ­ляла значительный прогресс и нанесла тяжелый удар кон­сервативной аристократической партии. Последняя не была в состоянии собственными силами бороться с демосом, ко­торым руководил Клисфен, поэтому она прибегла к тому же средству, которое незадолго перед тем употребил Клисфен против Писистратидов, именно обратилась за помощью к Спарте.

Действительно, спартанская олигархия имела полное основание смотреть подозрительно на демократическое раз­витие, которое начало обнаруживаться в только что освобо­жденной Аттике. Царь Клеомен I еще раз предпринял поход в Афины и без труда добился изгнания Клисфена и его глав­ных приверженцев (508 г.); поводом к этому послужило ста­рое обвинение в святотатстве, тяготевшее над Алкмеонидами еще со времени восстания Килона (выше, с.275). Предво­дитель консервативной аристократии Исагор, в качестве первого архонта, стал во главе правительства. Но когда одержавшая верх партия сделала попытку уничтожить и клисфеновскую конституцию, демос восстал: Клеомен и Исагор были заперты в крепости и уже на третий день вы­нуждены капитулировать под условием свободного отступ­ления. Теперь вернулись

Клисфен и остальные изгнанники. Ясно было, впрочем, что этим успехом достигнуто очень мало. Если бы Спарта взялась теперь за дело серьезно и пе­реправила через Истм сильное войско, то аттической демо­кратии, казалось, грозила неминуемая гибель. В Греции не у кого было искать помощи; напротив, кроме Спарты, Афины вели в это время войну еще со своим сильным соседом на севере, с Беотийским союзом, из-за Платеи, которая, отло­жившись от Фив, искала и нашла помощь у Афин. Поэтому они обратились к Артафрену, персидскому сатрапу Сард; и когда он в награду за свое содействие потребовал подчине­ния персидскому царю, афинские послы, не задумываясь долго, согласились на его требование — шаг, которому на­род впоследствии отказал в ратификации, когда миновала опасность со стороны Пелопоннеса.

Между тем царь Клеомен собрал войска пелопоннес­ских союзников и двинулся через границу Аттики до Элевсина, а беотийцы и халкидцы в то же время напали на Атти­ку с севера. Но в пелопоннесском лагере не было большого воодушевления к войне, предпринятой для порабощения Афин, и именно сильнейший из союзных городов, Коринф, находившийся тогда в очень хороших отношениях с Афина­ми, отказался от дальнейшего участия в походе. Затем и вто­рой спартанский царь, Дамарат, которому вместе с Клеоменом принадлежало главное начальство над войском, открыто выступил против политики своего товарища по власти. Та­ким образом, армия расстроилась, и Клеомен принужден был вернуться в Спарту без всякого успеха.

Теперь афиняне могли беспрепятственно обратить свое оружие против своих врагов в Средней Греции. На берегу Эврипа беотийцы потерпели полное поражение; еще в тот же самый день победоносное войско перешло на о. Эвбея и одержало решительную победу над халкидцами. Вследствие этого Халкида попала в зависимость от Афин, и часть по­местий халкидской знати была отдана в собственность афин­ским колонистам. Беотийцы же продолжали войну, поддер­живаемые Эгиной, флот которой опустошал берега Аттики. Решительного успеха не добилась ни одна из воюющих сто­рон, и наконец заключен был мир на условиях прежнего владения. Молодая аттическая демократия блистательно до­казала свою жизнеспособность.

Свержением Писистратидов закончился период тирании в самой Греции. В малоазиатских городах тираны держались еще только искусственно, благодаря поддержке персов. Правда, в Сицилии тирания именно в это время достигла высшей точки своего развития; но и здесь ей суждено было пасть уже спустя немного десятилетий. Нация уже переросла монархию, борьба между знатью и гражданством была окон­чена. Но оба эти сословия нашли теперь общего врага в мас­се безземельных, которые добивались участия в государст­венной жизни. Однако в ближайшее время всякие внутрен­ние раздоры отступили на задний план ввиду опасности, ко­торая грозила независимости нации с востока.

ГЛАВА XI. Освободительные войны

Греческому народу выпала на долю счастливая возмож­ность развиваться самобытно, почти не подвергаясь насиль­ственным внешним влияниям, вплоть до достижения полной духовной и политической зрелости. Ни один чужеземный завоеватель не пытался проникнуть в Грецию; а когда сами греки начали распространять свое владычество над острова­ми и побережьями Средиземного моря, они не встречали серьезного сопротивления в варварских обитателях этих стран. Даже финикийцы в первое время везде уступали гре­кам и почти без борьбы предоставили им все торговые окру­га, которые они до тех пор эксплуатировали.

В VI столетии эти обстоятельства начали изменяться. Малоазиатские греческие города подпали под лидийское, Кипр — под египетское владычество; на западе финикийцы сплотились вокруг Карфагена в единое государство, которое вскоре начало наступать на греков. Но только расцвет пер­сидского могущества грозил серьезною опасностью свободе греческой метрополии.

Древние восточные монархии — Мидия, Лидия, Вави­лония, Египет — были одна за другой покорены Киром и Камбизом. Владения персидских царей простирались от Эгейского моря и Большого Сирта до Яксарта и Инда. Это было государство, равного которому мир не видел ни рань­ше, ни впоследствии. Персидская монархия на исходе VI века была не только первой, но и вообще единственной великой державой, наряду с которой существовали только незначительные мелкие государства. Казалось, только от воли персидского царя зависело определить границы своего владычества.