Грех и чувствительность

Энок Сюзанна

Себастьян посмотрел на нее с таким выражением в глазах, которое, вероятно, заставляло дрожать взрослых мужчин. Но, хотя Элинор и выросла под его властью, от этого взгляда ей захотелось или ударить его, или сбежать. Бог знает, что она никогда не просила о том, чтобы ее старший брат был герцогом. В последнее время это обстоятельство разъедало ее изнутри.

– Элинор, – сказал герцог холодным, терпеливым голосом, которому противоречил блеск его глаз, – моей дочери шесть лет. Я ставлю свое мнение выше ее.

– Ты ставишь свое мнение выше любого другого,

Себастьян. И ты не заберешь мою лошадь.

– Нет. Я не заберу. Это сделает Деверилл.

– Я даже еще не видел ее, – вставил маркиз, – хотя и задаюсь вопросом, почему ты решил, что мне захочется иметь лошадь, тренированную для леди.

– Эта лошадь не тренирована для леди, – возразил Себастьян. – Элинор пытается приучить его к дамскому седлу.

– Я приучила его к дамскому седлу, – девушка положила руки на бедра. – Не смейте брать моего Гелиоса, Валентин Корбетт.

– Достаточно, Элинор, – прервал ее Себастьян, без каких-либо следов юмора в голосе.

– Да, этого достаточно, – повторил Деверилл. Наклонив голову в сторону Элинор, он направился мимо Себастьяна в коридор. – Если вы извините меня, то я может быть еще смогу спасти свое обещание по поводу ленча.

Пока маркиз спускался по лестнице, братья Элинор стояли, пристально глядя на нее.

– Хмурьтесь сколько хотите, – ответила девушка, поворачиваясь к ним спиной. – Вы можете забрать мой браслет, и вы можете попытаться украсть мою лошадь, но все это не делает вас правыми. Подобные поступки представляют вас задирами, – с этими словами она вышла в коридор.

– И куда это, позволь поинтересоваться, ты собралась? – полетел ей вслед ровный, контролируемый голос Себастьяна.

– Думаю, что отправлюсь за покупками, – бросила она через плечо и направилась в свою спальню. Выглядело бы более эффектно, если бы она придумала более внушительный ответ на этот вопрос. «Я ухожу в море» или «Я вступаю в армию» прозвучало бы гораздо более дерзко. Тем не менее, даже поход за покупками был хоть каким-то занятием, и она могла показать братьям Гриффин, что они вовсе не настолько управляют ею или ее расписанием, насколько им нравится об этом думать.

Элинор подавила разочарованный вздох. Нет, заявление о том, что она идет за покупками, доказывало не слишком многое. Никакое занятие не могло быть настолько эффективным, чтобы умерить желание сделать что-то возмутительное, что-то совершенно… безнравственное, что-то, что покажет не только ее братьям, но ей самой, что она может быть свободной.

Элинор прервала поиск пары перчаток, чтобы выглянуть из окна спальни. Внизу под ее окном, Валентин взял поводья своей лошади у грума и запрыгнул в седло. Черт возьми, она завидовала маркизу Девериллу, который мог делать, что пожелает, когда пожелает и с кем пожелает. Никто не заявляет ему, что это неприлично, или неправильно, и не угрожает отказать ему в содержании и, даже не хмурится, глядя на него. Конечно, некоторые из старых, затянутых в корсеты патронесс могли хмуриться, но маркиз определенно не беспокоился

о том, что те могли подумать. Он вообще не заботился о том, что любой человек думал о нем.

Сделав глубокий вдох, Элинор натянула перчатки. Хмм. Она заботится об имени и репутации Гриффинов, что бы там не думал Себастьян. Именно поэтому она не может играть или курить сигары, или… вступить во внебрачную связь с тем, кого выберет, но ее братья еще не выиграли. В конечном счете, они, конечно же, выиграют, когда решат, что устали от постоянных восстаний и заставят ее выйти замуж. В этом отношении у Элинор не было иллюзий. Когда-нибудь это случится, а Себастьян имеет настолько полный контроль над ее финансами, что по существу она не сможет сопротивляться его приказам.

Однако это будет потом, а пока этот день еще не наступил. И этим вечером она собирается объяснить свою позицию.

Глава 2

К тому времени, когда Элинор спустилась вниз к обеду, Закери, Шей и Мельбурн уже сидели за столом, так же как и Пенелопа, дочь Себастьяна. Присутствие Пип могло помешать ее планам, но Элинор была совершенно уверена, что, как только драматические события начнутся, Себастьян проследит за тем, чтобы шестилетняя девочка покинула столовую до того, как прольется кровь.

– Добрый вечер, – произнесла девушка, порадовавшись, что эти слова прозвучали спокойно. Никакой истерики, никаких криков, ничего, кроме спокойствия и логики. Только так она сможет преуспеть сегодня вечером.

– Я был уверен, что уведомил твою горничную о том, что обед начнется в семь часов вечера, – ответил ей Себастьян. – Мне уволить ее за то, что она не смогла передать тебе эту информацию?

Спокойствие.

– Хелен сообщила мне. В случившемся – моя вина, а не ее.

– Я не сомневаюсь в этом. А теперь, будь добра, займи свое место. Стэнтон, можете начинать подавать.

Дворецкий поклонился.

– Благодарю вас, ваша светлость.

– Одну минуту, Стэнтон, если позволите, – возразила Элинор, доставая из-за спины сложенный лист бумаги. Было очень трудно не сжимать его в своих пальцах, но измятая или в пятнах от пота бумага могла сделать эту игру проигранной еще до того, как та началась.

Себастьян бросил взгляд на руку сестры, а затем вновь сосредоточил внимание на ее лице.

– Что там у тебя, Нелл?

Если герцог обращается к ней, используя уменьшительное имя, значит, он уже осознал: что-то затевается. Проклятие. Брат знал, что обращение «Нелл» заставляет ее ощущать себя ребенком.

– Это – декларация, – ответила она, сделав несколько шагов вперед, чтобы вручить лист бумаги старшему брату.

– Декларация чего? – спросил Закери, когда девушка направилась к своему месту за столом.

Элинор собиралась вызывающе стоять рядом с Себастьяном, пока он будет читать ее послание, но теперь более мудрым казалось отодвинуться от брата на небольшое расстояние.