Грех и чувствительность

Энок Сюзанна

– Если вы когда-нибудь наберетесь смелости, дайте мне знать, – прошептал он. Маркиз бросил взгляд на Элинор, его глаза смеялись, а затем зашагал в направлении ее братьев.

Рейчел прижала обе руки ко рту.

– Он услышал меня, – прошептала она приглушенным голосом. – О нет!

– Он только предложил, – успокоила ее Элинор, разрываясь между весельем от очевидного ужаса ее подруги и ревностью, потому что Валентин флиртовал перед ней, пусть даже таким очевидно поддразнивающим способом. – Тебе не нужно принимать его предложение.

– Единственная

причина, по которой ты можешь быть такой стойкой, – возразила Рейчел, – это та, что Деверилл не посмеет попытаться соблазнить тебя тогда, когда рядом находятся твои братья. А у меня нет такой защиты.

Элинор могла бы проинформировать свою подругу, что Деверилл занимается только теми женщинами, с которыми его связывает взаимное влечение, но тогда ей пришлось бы признаться, что она находится с ним в дружеских отношениях. Кроме того, она вовсе не была счастлива слышать все то, что Рейчел сказала относительно сдержанности Деверилла, особенно потому, что, если не учитывать несколько восхитительных моментов слабости, это была правда.

Девушка опустила взгляд на свою танцевальную карточку, пока вся остальная орда поклонников толпилась вокруг нее. И сглотнула. Валентин пришел вовсе не за кадрилью. Он вписал свое имя рядом с вальсом – первым вальсом этого вечера.

Барбара наклонилась через плечо, в то время как первый из джентльменов записался на кадриль, а остальные передавали ее карточку друг другу – или выхватывали ее друг у друга, как свора голодных собак.

– Друзья, хм? – прошептала она. – А ты уверена, что он знает об этом?

– Конечно, он знает. Мы оба знаем. У него есть кое-какая информация, которую я нахожу полезной. А что касается ленча в его компании, то, по крайней мере, он не оплакивал цвет неба над Лондоном во время этого Сезона на протяжении всей нашей встречи.

– Просто будь осторожна, Нелл, – продолжила ее подруга таким же тихим голосом. – Рейчел – просто любительница по сравнению с некоторыми бездельниками, присутствующими здесь этим вечером. Ничто не обрадует их настолько, как возможность вообразить какой-нибудь постыдный эпизод между тобой и маркизом.

– Я знаю, – вздохнула Элинор. – По крайней мере, Мельбурн понимает, что не стоит обращать внимания на всю эту ерунду. В противном случае, моя декларация была бы аннулирована неделю назад.

– У тебя есть на примете какие-то кандидаты? – продолжила Барбара, кивнув на возвратившуюся танцевальную карточку. Роджер Нолевилл вписал свое имя рядом с единственным оставшимся танцем, кадрилью.

– Несколько, – солгала Элинор. – Я пока еще не совсем готова объявить имена претендентов.

– Ну, если тебе повезет, то некоторые из них убьют других, и тебе придется выбирать из тех, кто находится в самой лучшей форме.

Со смешком, Элинор опустила заполненную танцевальную карточку обратно в свой ридикюль.

– И мне нужно будет только перешагнуть через павших претендентов, чтобы найти себе спутника жизни, – фыркнула она.

– Вы готовы, леди Элинор? – Томас Честерфилд пробрался

через столпотворение гостей, чтобы предложить ей руку. – Я полагаю, что контрданс мой.

– Конечно, мистер Честерфилд, – ответила Элинор, пытаясь подавить свой смех. В борьбе на выбывание она бы отдала преимущество лорду Девериллу, потому что не могла представить, что он будет затруднять себя и играть по правилам. За исключением того, что он не станет участвовать в этой борьбе, потому что Валентин был скорее другом, чем поклонником, и потому что он не любил быть вовлеченным во что-то сентиментальное.

Как только заиграла музыка, она и ее партнер поклонились друг другу, а затем начали извилистый парад вокруг других танцующих. Элинор на самом деле любила контрдансы; этот танец предоставлял самую лучшую возможность для того, чтобы увидеть, кто еще присутствует на балу, и при этом она имела возможность улыбаться тем людям, с которыми ей бы не позволили общаться в другом месте. Конечно же, это ограничение больше не работало, и она могла улыбаться или разговаривать с кем захочет, но от этой мысли она еще больше наслаждалась танцем. На протяжении нескольких последних приемов Элинор так много улыбалась, что по их окончании у нее болело лицо.

– Вы выглядите прекраснее, чем Венера, – произнес ее партнер, когда они встретились и снова разошлись в танце.

Девушка надеялась, что он не имел в виду картину Боттичелли «Рождение Венеры». Совершенно верно, на ней снова было очередное платье с низким вырезом, но после Стивена Кобб-Хардинга она стала слишком чувствительной к комплиментам по поводу ее груди – особенно, когда ее партнер по танцу даже не стал обсуждать погоду или количество присутствующих гостей.

– И прекраснее, чем Афродита, – добавил Томас Честерфилд, когда они снова прошли мимо друг друга.

Вот оно что. Он просто сравнивает ее со всеми богинями по порядку, а не только с теми, которые обнажены. При этом по существу Венера и Афродита были одной и той же богиней, в зависимости от того, какой мифологии придерживаться – римской или греческой мифологии.

Элинор одернула себя. Предполагается, что она должна чувствовать себя польщенной. Ради всего святого! Привлекательный молодой джентльмен делает ей комплименты, а все, о чем она может думать, это запутался он в мифологии или нет. Очевидно, некоторые из пресыщенных взглядов Деверилла на жизнь перешли к ней.

Ряды танцующих снова скрестились, и она обнаружила, что взяла за руку Шарлеманя.

– Кто твоя партнерша? – спросила Элинор, когда они развернулись.

– Леди Шарлотта Эванс, – ответил ее брат. – А ты с кем танцуешь?

– Честерфилд.

– Болван, – ответил он, и двинулся прочь.

Ну, это уже чересчур. Она ведь только согласилась потанцевать с Томасом, а не выйти за него замуж. И у Честерфилда была репутация приличного молодого человека с будущим в Палате Общин, если он выберет эту карьеру. Не его вина, что он немного… пресный. Хм. Каждый покажется пресным, если сравнивать его с маркизом Девериллом.