Грех и чувствительность

Энок Сюзанна

– Ох, Себастьян, я никогда бы не сделала такую глупость. И ты это знаешь.

– Нет, не знаю. Я думал, что знаю тебя, но в последнее время ты бросаешь вызов большинству моих понятий о тебе. Как получилось, что ты встретилась с Девериллом?

– Он сам искал меня, полагаю, чтобы убедиться, что я не присоединилась к Фицрою в его лодке.

Герцог кивнул.

– И где же вы обедали?

– Я не обязана докладывать тебе об этом.

– Нет, думаю, что не обязана. – Некоторое время Себастьян сидел молча, его взгляд был устремлен в маленький садик за окном. – Я удивлен, что после всех своих рискованных

предприятий, ты не только возвращаешься домой невредимой, но и умудряешься избегать скандала. Тем не менее, с моей стороны будет только справедливо предупредить тебя, что даже самые опытные игроки иногда проигрывают.

– Я знаю это. Я готова рисковать.

– Я еще не закончил. Одна из причин, по которой мы – я – позволяли тебе иметь столько свободы, когда ты была ребенком, та, что я не знал, как можно было сделать что-то лучшее. Я даже еще не начал учиться в Оксфорде, когда унаследовал Шея, Закери и тебя. Но незнание, я полагаю, не является оправданием. И, возможно, это делает меня виновником твоего восстания.

Элинор встала.

– Если бы ты принял решение ограничить мою свободу, то ошибся бы вдвойне.

– Большинство отпрысков женского пола из благородных семей не ходят на рыбалку, не прыгают голыми в озера, не ездят верхом на лошадях своих братьев, не падают с них и не ломают себе руки, Нелл. А когда они вырастают, то не рискуют, отправляясь в Воксхолл в одиночестве, и не сбегают прочь, чтобы пообедать с закоренелыми распутниками, не поставив в известность кого-нибудь до или даже после этого поступка.

– Я думала, что Деверилл твой самый близкий друг.

– Так и есть. Но ты – моя сестра, – Себастьян шумно выдохнул. – Вот что я пытаюсь сказать: если ты хочешь найти себе мужа, ищи его. Если ты хочешь посетить Воксхолл или понаблюдать за гонками на лодках, то один из нас сопроводит тебя туда, и без всяких жалоб. Но не… ради Бога, не подвергай себя опасности. Пожалуйста.

Элинор на мгновение прикрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, чтобы, наконец, все объяснить.

– Себастьян, я тебя люблю. Нет, не надо на меня так смотреть. Я действительно люблю тебя. Но та кровь, что сделала тебя лидером, которая заставляет тебя ненавидеть ограничения и требует, чтобы ты принимал решения сам – эта кровь течет и в моих жилах тоже.

– Я знаю это.

– Тогда ты должен также знать, что до тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать, я могла… делать то же самое, что делали вы. А потом мне запретили это делать.

– Элин…

– Но сейчас, в настоящее время, если я желаю рисковать, то я все равно это сделаю. Однако в этот раз это будет моя ответственность, мое решение. Если я сломаю себе руку, или потеряюсь, это будет моя вина. А не твоя.

– Может быть, ты и я видим это в таком свете, но остальная часть Лондона посмотрит на это по-другому. Они увидят…

– Меня не волнует, что они увидят. Я сознаю, что, в конечном счете, мне придется вернуться к скромным мечтам и ограниченным амбициям, и все из-за того, что так диктует Общество, а родословная Гриффинов требует, чтобы меня вынудили выйти замуж за какого-нибудь дурака по твоему выбору. Но до тех пор я буду развлекаться. Долго или нет, но, по крайней мере, я сделаю это.

– Меня беспокоит то, что когда ты потом

будешь оглядываться на эти моменты веселья, то можешь счесть их самой большой ошибкой, которую ты когда-либо совершала.

– Тогда, по крайней мере, это будет ошибка, которую я сделала сама.

Герцог позволил сестре оставить последнее слово за собой. Это было чем-то значительным, но, учитывая сомнение и беспокойство которые все еще можно было прочитать в его взгляде, он остался при своем мнении. Элинор старалась сделать свое объяснение как можно более ясным, тем не менее, никто не перешел на ее сторону. Никто, кроме, возможно, Валентина, но его едва ли можно учитывать.

Со слезами, бегущими по лицу, девушка почти ввалилась в утреннюю комнату, удивив свою тетю и упав ей на плечо с рыданиями, которые слишком долго неосознанно сдерживала.

– Мне так жаль, – причитала она, ее голос был заглушен плечом тетушки Тремейн.

– Ох, милая, а я без зонтика, – ответила ее тетя, погладив девушку по спине. – Поплачь, Нелл. Кажется, тебе это нужно.

– Я не хочу плакать. Я хочу ударить кого-нибудь.

– Надеюсь, не меня. Я догадываюсь, что ты имеешь в виду Мельбурна, но бить его я бы тоже не рекомендовала. Он слишком мускулистый.

– Нет, не его. – Элинор вытерла глаза и выпрямилась. – Я вообще не знаю, кого на самом деле я хочу ударить. Все это расстройство – только моя вина. Но я так просто не сдамся и не собираюсь делать то, что как все считают, я должна делать. Это несправедливо.

Глэдис взяла ее за руку, подвела к кушетке и усадила, после чего налила им обеим по чашке чая, который принес ей Стэнтон.

– Думаю, что я воздержусь от комментариев до тех пор, пока не узнаю, о чем, во имя небес, ты ведешь речь.

Икая, Элинор отхлебнула чай.

– О, да, полагаю, что так. Я приношу свои извинения, тетушка Тремейн. Просто в моей голове так много всего, что я…

– … что ты не можешь поверить, что кто-то другой не может не знать об этом. Но ты должна мне все рассказать.

– Конечно. – Элинор сделала вдох и еще один глоток чая. Она очень хотела рассказать обо всем своей тете. Кроме Деверилла, она не могла подумать ни о ком, кого она могла бы посвятить в это. Барбара, конечно, кое о чем догадывалась, но только Дерверилл знал все. Добрые голубые глаза смотрели на нее, пока она потягивала чай. Глэдис Тремейн была совершенной леди. Она любила своего мужа, несмотря на то, что тот был ниже ее по положению. И, насколько Элинор знала, до, во время и после своего замужества никогда не посмотрела на другого мужчину. Тетушка совершенно определенно никогда не испытывала желания поцеловать повесу, но Элинор надеялась, что та поймет причины, стоящие за этим бесполезным стремлением.

– Я объявила о своей независимости, – произнесла девушка.

– Пип так и сказала. И что это за независимость?

– От Гриффинов. Я объявила о том, что собираюсь сама найти себе мужа без их помощи или вмешательства. Что буду делать то, что я хочу и общаться с кем пожелаю. И что я буду одеваться так, как мне нравится.

Ее тетушка спокойно сидела на кушетке и пила свой чай.

– И Мельбурн был с этим не согласен?

– Нет, он согласился.

– Он согласился? О! Тогда, может быть, проблема в том, что ты не наслаждаешься своей только что обретенной свободой?