Грех и чувствительность
Шрифт:
Это было в точности то, что она собиралась сказать, если бы он отказался предоставить ей доступ к списку. Сейчас, барахтаясь в поисках того, какой путь выбрать, Элинор нахмурилась.
– Тогда, может быть, ты окажешь мне любезность и озвучишь несколько имен, из тех, что держишь в голове?
– Зачем?
– Ты же относишься к тем, кто знает все на свете, – отрезала девушка, слишком быстро, чтобы сдержать себя.
– Очевидно, нет, когда дело касается тебя. Итак, тебе интересно мое мнение, или ты намерена избегать каждого,
– Мне… интересно. Сказать по правде, этим восстанием я не добилась почти ничего, кроме того, что стала причиной массового нашествия глупых мужчин, окопавшихся у моего порога. Это совсем не то, чего я хотела добиться. – И это восстание к тому же завело ее на несколько шагов дальше того, куда она намеревалась забраться, и легкость, с которой она сделала эту ошибку, ошеломила ее. Так же, как и то, что Элинор не могла заставить себя прекратить воображать повторение этой ошибки – и с тем же мужчиной, невзирая на тот факт, что в настоящий момент он приводил ее в ярость.
– Итак, ты хочешь прекратить эту войну? – поинтересовался брат, приподняв бровь.
– Нет! Я просто интересуюсь тем, кого ты можешь представить в качестве идеального спутника жизни для меня.
Себастьян ненадолго опустил взгляд, закрыв бухгалтерскую книгу.
– Возможно, нас стоит обсудить это позже, – медленно проговорил он.
– Почему это? Неужели ты бо…
– В настоящий момент в утренней комнате пять джентльменов ожидают твоего появления.
Чтоб они провалились!
– Но…
– Это – твое восстание. Если ты хочешь прекратить его, то прекращай. Но я не собираюсь излагать тебе свое мнение о джентльменах, после того, как ты совершенно определенно попросила меня не делать этого. Просто запомни, что некоторые из этих мужчин спят и видят, чтобы вовлечь тебя в компрометирующую ситуацию и заставить выйти за них замуж. Ступай осторожно, Элинор. У свободы есть своя цена, как, полагаю, я уже отмечал ранее.
Его сестре пришлось подавить желание зарычать.
– Итак, я не должна беспокоить себя попытками компенсировать тебе что-либо. Мне нужно или сражаться или сдаться.
– Если ты желаешь договориться о перемирии, я предлагаю тебе пойти на уступки. У меня есть в запасе целая вечность, и моя осада продержится дольше твоей войны. Но не ожидай, что я вмешаюсь, когда одно из естественных последствий твоих требований станет неудобным для тебя. К этому времени у тебя могло бы быть уже около дюжины визитеров, ждущих тебя.
Расстроенная до такой степени, что она с трудом выносила это, Элинор заставила себя подняться на ноги.
– Я не сдамся. Если бы ты продемонстрировал ко мне хоть ничтожную долю сострадания, то я могла бы это сделать. Но ты снова показал, какой ты неумолимый тиран. Доброго утра.
– Если бы я был тираном, Элинор, то ты бы уже была замужем. И тебе доброго утра, – ответил герцог. –
Она хлопнула дверью позади себя, но Себастьян практически мог ощущать ее взгляд сквозь массивную преграду из дуба. Вздохнув, он потянулся за колокольчиком, чтобы позвать Стэнтона и вернуть Риверса обратно в кабинет. Но до того как он смог это сделать, дверь кабинета снова распахнулась. В этот раз в комнату шагнул Закери, за которым следовал Шарлемань. Это зрелище было необычно само по себе, потому что обычно в кабинет приводили Закери, чтобы сделать ему выговор за что-нибудь.
– Ты слышал, что этот идиот сделал? – спросил Закери, опускаясь в кресло, которое освободили Риверс и Нелл.
– Полагаю, что сейчас услышу, – сухо ответил герцог. – Просвети меня.
– Это было необходимо, – отрывисто произнес Шей со злостью в голосе. – И, прежде всего, ты никогда не должен был позволять этого, Мельбурн.
Если и было что-то, что Себастьян не выносил, так это то, когда другие люди решали, что он сделал что-то неправильно, а затем пытались исправить это – особенно, если они сначала не посоветовались с ним, и особенно, если они не знали всех фактов.
– Что ты сделал, Шарлемань?
Средний брат Гриффин сложил руки на груди, в типичном жесте, демонстрирующем упрямство.
– Он ударил Деверилла, – подсказал Закери. – И предупредил его, чтобы тот держался подальше от Нелл.
Себастьян стиснул зубы.
– Ты ударил Деверилла? И он не убил тебя?
– Он был пьян.
– А почему, собственно, у тебя возникла необходимость ударить моего друга и освободить его от обязательств передо мной?
– Он… он сказал Нелл прошлой ночью что-то такое, что заставило ее плакать.
Вот это было неожиданно.
– И что же он сказал?
Шей сделал гримасу.
– Я не знаю.
– Ты не…
– Она не сказала бы мне. И он тоже не сказал бы. Но она была не в духе весь день, а затем… а зачем, собственно, он вообще нам нужен? Нелл просит нас сопровождать ее, а разве не это ты имел в виду? Что кто-то, кому ты доверяешь, будет приглядывать за ней? Мы подходим для этого гораздо лучше, чем Деверилл. Так или иначе, я не подпустил бы его близко к любой женщине. Тебе нужно было послушать, что он сказал.
Мельбурн выпрямился.
– Он сказал что-то неуважительное о Нелл?
– Не конкретно о ней. Это были слова о женщинах в целом. О его собственной матери. И я думаю, что пока Нелл не имеет не малейшего понятия о том, что она делает, ни один тип, который думает о женщинах так, как маркиз, не должен приближаться к ней и на сотню миль.
Себастьян медленно поднялся на ноги.
– Итак, ты столкнулся с пьяным человеком, вынудил его сказать что-то, заслуживающее сожаления, а затем ударил его за это. И, несомненно, в публичном месте.