Грех и чувствительность
Шрифт:
— Я чувствую себя не слишком хорошо, чтобы завтракать, — проворчала Элинор и отвернулась от окна.
— Миледи, его светлость сказал, что вы обязаны спуститься, или я буду уволена за то, что не смогла передать его распоряжения.
— Что? — Элинор с трудом приняла вертикальное положение посреди груды одеял. — Он не может этого сделать!
Хелен присела в нервном реверансе.
— Если вам не трудно сделать это, миледи, я бы предпочла не испытывать его решимость.
В действительности, Элинор тоже предпочла бы этого не делать.
— Я
Плечи горничной опустились от очевидного облегчения.
— Благодарю вас, миледи.
Ее голова продолжала ныть, когда Элинор оделась и спустилась вниз. Она не была уверена, что было причиной этой боли: лауданум или количество спиртных напитков, которое она вчера выпила, но в любом случае боль служила ей напоминанием о том, что никогда больше не следует позволять заставать себя врасплох.
Мельбурн и Пенелопа были единственными завтракавшими Гриффинами, когда она вошла в комнату.
— Доброе утро, — вымолвила девушка, подавив протест, готовый сорваться с ее губ, только ради Пенелопы. Иногда Себастьян был просто дьяволом.
— Доброе утро, — вежливо ответил он, держа тост в одной руке, а в другой — официального вида бумагу. Элинор вспомнила, что сегодня у него заседание в Парламенте.
— У тебя забавная походка, — отметила Пип, когда Элинор прошла мимо подносов с ветчиной и яйцами всмятку, взяв только сухой тост.
— У меня болит голова, — ответила она. Прошлым вечером Мельбурн уже сделал ей несколько замечаний о том, как сильно от нее пахнет выпивкой, так что лгать было бесполезно. По всей вероятности, ей в любом случае придется солгать о более значительных вещах.
Только благодаря маркизу Девериллу, она даже имеет возможность солгать. Если бы Мельбурн знал, что на самом деле произошло, то после прошлой ночи он отослал бы ее в Девон.
Элинор тяжело вздохнула, занимая место рядом с Пип. Она была обязана Девериллу как спасением ее добродетели, так и еще одним шансом найти мужа или романтику, или приключения, или… что бы она ни собиралась делать. Теперь первым пунктом в ее списке стало соблюдение осторожности. После ловушки, устроенной Стивеном Кобб-Хардингом, ее энтузиазм по самостоятельному поиску мужа, без предварительного выяснения чьего-то мнения об его характере, угас или, скорее, обратился в другую сторону. И в этом вчерашнем приключении, каким бы плохим оно не оказалось, девушка заметила кое-что еще.
При дневном свете Элинор должна была признать, что та вечеринка имела определенную грешную привлекательность. Но за кого бы она, в конечном счете, не вышла замуж, выберет она мужа сама или нет, супружество положит конец зарождавшемуся с трудом скрываемому возбуждению и предвкушению. Исследовать как можно глубже эти ощущения — свободу и все, что ей сопутствует — вот что буквально за одну ночь стало ее целью. И Элинор в точности знала, кого она должна благодарить за это.
Она
— В чем дело, Мельбурн? — спросил Закери, входя в дверь. Подавив зевок, он направился к буфету и начал заполнять тарелку едой.
— Ничего, — ответил герцог. — Почему ты спрашиваешь?
— Потому что сейчас только эти черт… окаянные семь часов утра, — проворчал он, дернув за ухо Пип, когда проходи мимо нее, заставив девочку хихикнуть.
— Я надеюсь, что это не какой-то урок для Нелл, — послышался еще более сухой голос Шея, когда тот вошел в комнату, — потому что я бы предпочел более позднее время. Я отправился в постель только три часа назад.
Приветствия братьев были типичными для них; Закери, несмотря на то, что наполовину спал, в такой же степени развлекался, в какой был раздражен. Он никогда по-настоящему не расстраивался и не злился, во всяком случае, не более двух или трех раз на ее памяти. Шарлемань был более сдержанным и менее болтливым, и гораздо быстрее выходил из себя. Однажды его, почти исключили из университета, когда сокурсник ложно обвинил брата в шулерстве, а Шей сломал парню нос вместо того, чтобы разрешить проблему словесными методами.
Ее собственный нрав моментально приготовился к пикировке.
— Может быть, это урок для тебя, — с хмурым видом парировала Элинор, — потому что меня заставили посетить школу прошлой ночью.
Мельбурн отложил документ, который читал.
— Это — новая семейная традиция, — произнес он. — Так как каждый из нас, видимо, намерен следовать своим путем, не ставя в известность других членов семьи, мы должны хоть иногда собираться за одним столом. Три раза в неделю. До тех пор, пока мы живем под одной крышей.
— В семь часов утра? — уточнил Закери, жестом попросив вторую чашку кофе.
— Если в это утро мне нужно будет отправляться в Парламент, то да.
— Ему нужно идти туда сегодня, — добавила Пип. — Папа всегда сообщает мне о том, где он будет находиться. А я собираюсь кормить уток в парке с миссис Бевинс.
— В самом деле? — заметил Шей, заполняя свою тарелку. — Это звучит гораздо более привлекательно чем то, что я планировал. Да и компания будет более симпатичная.
— Ты же собирался со мной к Джентльмену Джексону, — запротестовал Закери.
— Именно так.
Пип снова рассмеялась.
— Тогда ты можешь пойти со мной, но тебе нужно будет принести свои хлебные крошки.
Когда Шарлемань направился к своему месту за столом, он наклонился, чтобы поцеловать Пенелопу в щеку.
— Я принесу много хлебных крошек.
Элинор посмотрела на свою племянницу. Пип не подозревает о том, что через несколько лет все эти привилегии исчезнут, и каждое движение, которое она будет делать, будет изучаться и критиковаться, а любая свобода — урезана, потому что она женщина и к тому же — Гриффин.