Грех и чувствительность
Шрифт:
— Элинор, мне нужно поговорить с тобой наедине. — Он некоторое время удерживал ее взгляд, а затем тяжело вздохнул. — Посмотри на это с другой стороны. Если ты ощущаешь необходимость побить меня, наедине ты сможешь сделать это, не опасаясь скандала.
— О Боже, ты представил все это в таком соблазнительном виде, — со злостью ответила девушка. — А на твоей щеке такой милый синяк. Кого я должна поблагодарить за это?
— Элинор, пожалуйста.
Она не помнила, что когда-либо слышала от него это слово прежде — во всяком случае, не так
— Хорошо. Но только на минуту.
Маркиз наклонил голову.
— А где именно?
— Я присоединюсь к тебе на балконе через пять минут.
С церемонным поклоном он повернулся и ушел прочь. Девушка немедленно пожалела, что не отказала ему в просьбе, но у нее не было времени раздражаться по этому поводу. Как только Деверилл отошел от нее, стадо молодых людей окружило девушку, пытаясь отыскать пустое место, случайным образом оставшееся в ее танцевальной карточке, или желая сделать ей комплимент по поводу ее платья или ее волос или по поводу прекрасной погоды, которую, очевидно, именно она обеспечила.
Элинор не осознавала, что присутствие Валентина держало других мужчин в страхе, так же, как это делало присутствие ее братьев. И это было вовсе не потому, что он предупреждал их держаться от нее подальше; девушка знала его достаточно хорошо, чтобы сознавать это. Нет, это было из-за того, кем Валентин был, решила она, и из-за того, как он привлекал внимание людей без видимого усилия со своей стороны. Харизма, как однажды назвал это Мельбурн. О да, Валентин Корбетт обладал этим качеством в избытке.
Делая выбор между толпой подлизывающихся мужчин, которые не знали о ней ничего, кроме имени ее семьи и размера ее состояния, и встречей наедине с человеком, которому она подарила свою девственность, Элинор на самом деле предпочитала Валентина. Ее глаза не отрывались от часов. Как только прошло пять минут, она принесла свои извинения, отклонила все предложения сопровождать ее и направилась к балкону, чтобы вдохнуть свежего воздуха.
Так как вечер был прохладный, то больше никто не покинул бальный зал, чтобы воспользоваться относительной уединенностью на балконе. Она, на самом деле, была совершенно одна. И это было великолепно. Он нашел что-то более интересное, чем можно занять себя. Девушка повернулась обратно к двери в бальный зал.
— Уходишь так быстро?
Валентин появился из тени на дальнем конце увитого виноградными лозами балкона. Элинор заставила свое дыхание успокоиться, хотя не смогла взять под контроль застучавшее быстрее сердце. Во всяком случае, он ведь не собирается подходить слишком близко, чтобы обнаружить это?
— Я здесь, — заявила она. — Что ты хочешь?
— Я хочу извиниться.
— Изви… Ты даже
Его чувственные губы скривились.
— Нет, не знаю, но смысл едва ли в этом. Я разозлил тебя, но не хотел этого. И я определенно не хотел заставлять тебя плакать. Сожалею.
Элинор нахмурилась.
— Кто сказал тебе, что я плакала?
Валентин прикоснулся к синяку на своей скуле.
— Шарлемань сказал мне.
Руки Элинор взлетели к ее рту.
— О Боже. — Так вот куда отправился Шей прошлой ночью. — Я не просила его делать это.
— Не думаю, что тебе нужно было просить. Ты принимаешь?
— Принимаю?
— Мои извинения?
— Ты не должен об этом спрашивать.
Маркиз сделал полшага вперед.
— Я делаю это не слишком правильно, Элинор. Я просто хотел узнать, остаемся ли мы с тобой друзьями.
Девушка наклонила голову, пытаясь понять, говорит ли он искренне, или ведет какую-то игру. И знает ли он вообще, что он делает.
— Почему ты беспокоишься о том, будем ли мы друзьями? Ты ведь… — Элинор огляделась и понизила голос на тот случай, если кто-то находится возле двери на балкон. — Ты ведь уже переспал со мной, так что двигайся дальше. Именно это ты всегда делаешь, не так ли?
— Ты ревнуешь? — спросил Валентин, делая еще один шаг к ней. — Я думал, что эта ночь была твоим моментом свободы, твоим приклю…
— Я больше не хочу момента свободы, — отрезала девушка до того, как смогла остановить себя. Ужаснувшись своему признанию, она повернулась лицом к перилам балкона и саду под ним. Проклятие. Все, что она собиралась сказать Девериллу, так это то, что он будет счастливее, если сможет заставить себя заботиться о ком-то или о чем-то, кроме собственного благополучия. Ради всех святых, она не хотела признаваться в том, что продолжает тосковать по нему.
— О.
— Это вовсе не означает, что я ожидаю от тебя…
Валентин схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. До того, как Элинор смогла вздохнуть, он наклонился и прижал свой рот к ее губам. Приятные ощущения и сильное желание затопили ее. Элинор обхватила руками его за плечи, притягивая его ближе, упиваясь жаром его тела, смакуя прикосновения его губ к ее губам.
Маркиз целовал ее до тех пор, пока она не смогла дышать, а затем медленно поднял голову.
— Извини, о чем ты говорила? — прошептал он, его взгляд был прикован к ее рту.
— О… гм… я… я не помню, — правдиво ответила она.
— Ты хотела больше, чем просто один момент свободы. Я вспомнил, — прокомментировал Валентин, погладив подушечкой пальца ее нижнюю губу.
— Да. Да. Что я собиралась сказать, так это то, что я не ожидаю от тебя, что ты обеспечишь мне это. Думаю, что я и так достаточно долго испытывала твое милосердие. Валентин покачал головой.
— Это не милосердие, Элинор. Я не занимаюсь благотворительностью. Никогда.
Господи, она снова хотела поцеловать его.