Грех на душу
Шрифт:
— Зачем же вы это сделали? — озадаченно спросила я.
Адам Станиславович вторично потер лоб, будто надеялся таким способом извлечь оттуда спасительную мысль. Но лицо его приобрело теперь такое виноватое выражение, словно я застигла почтенного ювелира за каким-то недостойным занятием.
— Послушайте, но я сыт по горло! — будто оправдываясь, заговорил он. — Я не привык выбрасывать деньги на ветер. А тут черт знает что — постоянные недоразумения, какие-то нелепые намеки и при этом удивительное чванство! Я обращался к следователю — и опять тот же пустой взгляд, туманные обещания,
— Мне кажется, вы преувеличиваете, — заметила я. — Конечно, вам приходится нелегко, но нужно взять себя в руки…
— Нет, простите! — вспылил Адам Станиславович. — Мы живем не при социализме. Деньги нужно отрабатывать! Я не собираюсь платить только за то, чтобы полюбоваться бравым видом этих никчемных служак! Они упорно не хотят этого понять!
— Но ведь вы теперь беззащитны, — напомнила я.
Адам Станиславович сердито уставился на меня, сопя и морща брови.
— Я уже нашел выход, — безапелляционно заявил он. — Я намерен обратиться к услугам частного агентства. Они берут дороже, но уверяют, что наведут порядок раз и навсегда. Знаете, я как-то склонен им верить. Эти новые структуры, может быть, не столь законопослушны, но они знают цену деньгам. Они не станут разводить руками, когда нужно будет действовать. Знаете их выражение: «За базар ответишь»?
— Мне кажется, вы слишком восторженно отзываетесь об этих людях, — сказала я. — И слишком на них полагаетесь. Насколько мне известно, все эти охранные конторы укомплектованы бывшими работниками правоохранительных органов. Поэтому, с одной стороны, не стоит ждать от них каких-то чудес…
— Тут я с вами не согласен! — горячо возразил Блох. — То есть, возможно, вы правы, — насчет бывших. Но я полагаю, что бывший — это не значит худший. Подозреваю, что те, кто хочет и умеет работать, в милиции не задерживаются. Они ищут возможность заработать!
— Не буду с вами спорить, — сказала я. — Время покажет, кто прав. Однако теперь вы без охраны! И как скоро это частное агентство все тут у вас наладит?
— Это дело одного-двух дней, — недовольно пробурчал ювелир, и взгляд его сделался очень подозрительным. — Вам-то что за дело?
— Мне до всего есть дело, когда пахнет криминалом, — заявила я. — Еще раз повторяю: кто-то очень сильно хотел, чтобы сигнал из вашего магазина тревоги ни у кого не вызывал. Теперь же, когда сигнализации нет вообще, этот некто может поздравить себя с перевыполнением плана. Вы кому-нибудь сообщили о том, что расторгли договор с вневедомственной охраной?
— Кому же я мог сообщить? — сердито спросил Блох. — Или вы думаете, что я бегал по улицам, оповещал об этом прохожих?
— То есть практически, кроме самих охранников, никто об этом не знает? — спросила я.
Адам Станиславович на какую-то долю секунды замялся, и это не укрылось от моего взгляда.
— Практически никто! — заявил он категорически, гневно сверля меня глазами. Однако мне показалось, что сейчас Блох злится на самого себя. Это подтвердилось в следующую минуту, когда Адам Станиславович с досадой и некоторым ехидством прибавил: — Исключая вас, разумеется! Вы как-то удивительно ловко умеете залезать в душу, уважаемая! Вас этому обучают на курсах?
— Зря
— Извините, не понимаю! — отрезал Блох. — Вы что же — намерены убедить меня, что за всеми этими случаями скрывается чья-то злая воля? И даже обнаружить чья? Абсурд! Вы это высосали из пальца.
— Может быть, — сказала я. — Но как вы сами объясните все происходящее?
Адам Станиславович задумался. Все-таки мне удалось завладеть его вниманием — мы беседовали уже гораздо дольше пяти минут. Это обнадеживало — возможно, Блох решит сообщить что-то важное. Однако, подумав хорошенько, он только неуверенно сказал:
— Ну-у, собственно, у меня нет объяснений… Возможно, кому-то не нравится мое присутствие здесь. Но он не решается играть в открытую. Не знаю… А насчет ограбления… Признаюсь вам, я уже две ночи без сигнализации и — тьфу-тьфу-тьфу — ничего пока не произошло. Через пару дней ее поставят снова, возможно даже, я договорюсь, что какое-то время здесь будут находится физические лица. То есть у предполагаемых грабителей практически нет шансов. Ваша гипотеза не сработала.
— Не загадывайте, — поморщилась я. — Лучше скажите, у вас есть чем поживиться?
Блох метнул в мою сторону быстрый взгляд. Голос его зазвучал с тревожной хрипотцой:
— Вы задаете странные вопросы, дорогая! Я начинаю беспокоиться. Вы уверены, что не хотите меня сами ограбить? — Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла слишком неестественной.
— Почему я спрашиваю? Серьезные ограбления задумываются тогда, когда есть уверенность, что цель оправдывает средства, — объяснила я. — Наобум ворваться в магазин, чтобы взять тысячу рублей, может только такой психопат, как Горохов. Человек, который долго и упорно бьет в одну точку, должен быть уверен, что получит больше. Много больше. Отсюда вопрос — кто может знать, чем у вас можно поживиться?
— Если бы я так легко отвечал на подобные вопросы, — раздраженно заметил Блох, — то об этом знал бы весь город. Но поскольку я не настолько наивен — не знает никто.
И опять мне показалось, что он не совсем доволен собой. Пытаясь убедить меня, он словно обманывал при этом и себя самого, отчего злился еще больше.
— Хорошо, тогда, с вашего позволения, я попробую порассуждать, — сказала я. — Сначала о том, кто может знать о ваших богатствах. А чуть попозже о сигнализации. Но сначала…
— А вы уверены, что я готов выслушать ваши рассуждения? — ядовито заметил Блох. — Обращаю ваше внимание на то, что мы с вами беседуем уже почти полчаса. Вы злоупотребляете моим терпением!
— Скорее, вас заинтересовала тема, — возразила я. — Уверена, что вы согласны слушать меня и дальше, — просто вас смущает моя осведомленность. Но я не собираюсь делиться информацией с широкой общественностью. Во всяком случае, пока. И вам стоит послушать дальше.
Адам Станиславович несколько секунд оценивающе разглядывал меня. Наконец он махнул рукой и присел на стул. Я расценила это как хороший знак.