Грехи юности

Стоун Джин

Она никогда не рассказывала ему, что у нее есть сын.

Впрочем, этой своей тайной она не делилась ни с одним мужчиной. И только теперь Пи Джей поняла, что, держа свою тайну при себе, она, наоборот, так и не смогла отделаться от гнетущих воспоминаний.

Открыв глаза, она взглянула на Боба. Расскажи она ему о сыне, он бы все понял, однако Пи Джей беспокоило еще и другое: если у нее отнимут грудь, она никогда больше не сможет позволить ему дотрагиваться до себя, ни за что не поверит, что он по-прежнему ее хочет, никогда не допустит, чтобы

он женился на ней, зная о приближающейся смерти.

— Я тебя не понимаю, — после долгого молчания произнес Боб.

Откинувшись на спинку шезлонга, она сказала:

— У меня есть сын.

— Что?!

Пи Джей выпрямилась и, закинув ногу на ногу, взглянула на Боба.

— У меня есть сын, — повторила она. — Ему скоро будет двадцать пять лет.

Боб не шелохнувшись смотрел на нее во все глаза:

— О Господи! Ты это серьезно?

— Вполне.

Он перевел взгляд на бетонные плитки пола. Ему показалось, что сверчки застрекотали еще громче.

— Может, расскажешь мне все? — спросил он.

Пи Джей пересела, подложив под себя ноги.

— Да нет… — пробормотала она, понимая, что отступать уже поздно. — О… черт! Не знаю…

Перевела взгляд на свои аккуратно накрашенные ногти, однако в тусклом свете свечи разглядывать их было бесполезно.

— Это случилось много лет назад, — начала она, — совсем в другой жизни. История банальна до тошноты. Парень знакомится с девушкой. Девушка влюбляется, через некоторое время выясняется, что у нее будет ребенок. Парень ее бросает.

— О Господи!

Пи Джей подняла голову.

— Может, перестанешь говорить это свое «О Господи»?

Она заглянула ему в глаза, пытаясь прочесть в них, о чем он думает, но не смогла — в спустившихся сумерках было невозможно разглядеть.

— Сколько тебе было лет?

— Двадцать.

Боб встал, обошел вокруг шезлонга и, сунув руки в карманы, глубоко вздохнул.

— А почему ты не сделала аборт?

— Боб, это же был 1968 год.

— Ах да!

Пи Джей тоже поднялась и подошла к нему.

— А сейчас мне предоставляется возможность встретиться с ним.

— Ты никогда его не видела?

— Ни разу, даже когда он родился.

— Неужели тебе не хотелось?

— Нет. — Пи Джей понимала, как ужасно это звучит, словно она и не женщина вовсе, а какая-то свистушка, и попыталась оправдаться:

— Мне нужно было жить своей собственной жизнью. Кроме того, они сказали, что так будет лучше.

— О Господи! — в очередной раз воскликнул Боб, поворачиваясь к ней спиной. — Кто это «они»? И зачем тебе понадобилось встречаться с ним сейчас?

Пи Джей закрыла глаза — не было сил смотреть на него, а потом рассказала ему о Ларчвуде и визите Джесс.

— Значит, ты собираешься с ним встретиться?

— Может, да, а может, нет. Все это придумала Джесс.

Ни одна из нас не будет знать, приедут ли наши дети, пока мы сами не окажемся в Ларчвуд-Холле.

— О Господи! — Боб опять подошел к шезлонгу, сел. — Пи Джей!

— Что?

— Как я понял, ты не хочешь

выйти за меня замуж только потому, что у тебя есть сын? Ты поэтому всегда оставалась одна?

— Нет. А впрочем, не знаю.

Она села с ним рядом. Надо же, столько рассказала, а облегчения нет.

Боб потер руки и глубоко вздохнул.

— Хансен и Хобарт, если обо всем узнают, будут неприятно удивлены, — заметил он.

Она взглянула на Боба, даже в темноте было видно, что лицо его приобрело обычное жесткое выражение.

— Ты шутишь!

— Хотел бы.

— О Боже, Боб! Ведь на дворе девяностые годы! Неужели ты и в самом деле считаешь, что факт рождения у меня сына почти четверть века назад, когда я была не замужем, может негативным образом отразиться на моей работе?

— На работе — нет, — покачал головой Боб. — Нет, конечно. Просто я представляю реакцию Хансена и Хобарта. Ты же знаешь, как они гордятся безупречной репутацией агентства.

В его голосе появились холодные нотки, и Пи Джей охватило недоброе предчувствие.

— Ты говоришь о них или о себе? — спросила она.

Боб, почесав подбородок, тихонько заметил:

— Я ведь неотделим от агентства, Пи Джей.

Сверчки внезапно смолкли, словно с нетерпением ждали продолжения разговора.

— Ты не хочешь моей встречи с сыном, — сказала Пи Джей. — Я чувствую, что это вовсе не из-за того, что пострадает безупречная репутация агентства. Ты думал бы иначе, если бы мы с тобой работали в разных местах? А может, тебе просто неприятно, что у женщины, которой ты не далее как шесть часов назад предложил руку и сердце, темное прошлое?

— К чему этот сарказм!

— Нет, Боб, это не сарказм. Просто я реально смотрю на вещи.

— Я беспокоюсь лишь о твоей карьере.

— А как насчет моей жизни? У меня ведь, помимо работы, есть и личная жизнь. И я — живой человек, со своими мыслями и чувствами. Ты хочешь жениться на мне или на том образе, который себе придумал?

Боб встал и заходил по внутреннему дворику взад-вперед.

— Послушай, Пи Джей. Ты долго и трудно шла к тому, что имеешь сегодня. И мне неприятно, что ты собираешься наплевать на все, чего добилась в жизни, ради какой-то сиюминутной прихоти. О Господи! Вот уж никогда бы не подумал, что ты хочешь стать матерью! Да зачем тебе какие-то дети! Море забот, жуткая ответственность. — Он остановился, взглянул на нее. — Но я люблю тебя и всегда буду рядом, какое бы решение ты ни приняла.

— И ты поддержишь меня, если вдруг Хансен и Хобарт что-то узнают?

Он сунул руки в карманы.

— Приложу все усилия.

Но Пи Джей ему не поверила. Будет ли он на ее стороне, это еще вопрос. Как он говорил? «Сиюминутная прихоть… Заботы… Ответственность…» Внезапно в душу вкралось сомнение: а что, если Боб прав?

— Я хочу вернуться в город, — прошептала она. — Пожалуйста, отвези меня домой.

Она не стала говорить ему про биопсию, язык не поворачивался. Ей необходимо было остаться одной и подумать.