Греховный поцелуй
Шрифт:
Он испустил долгий вздох:
– Мне было семнадцать лет. Я проводил каникулы дома. Приказ отца «позаботиться о моей безопасности» я воспринял как еще одну попытку управлять моей жизнью. Он хотел меня лишить возможности участвовать в скачках? Отлично. Как только он отвернулся, я умчался в его уже заложенной карете. Один. Бесшабашный. Я услышал тошнотворный скрип, заставил лошадей остановиться, спрыгнул на землю. Удивительно, что я не погиб тогда же на месте. Еще четверть часа, и передняя ось разломилась бы пополам. При той скорости, с которой неслась
Голова Эванджелины склонилась к плечу, выражение ее лица было смутным.
– Судя по всем отзывам, ты был неисправимым дьяволенком, но я не вижу, как твое безрассудство могло сделать из тебя убийцу.
– Моей первой ошибкой было то, что я поссорился с отцом на глазах слуг и брата с сестрой. Я кричал, что он не может заставить меня делать то, что я не хочу, и что он пожалеет, если попытается. Второй моей ошибкой было то, что я не обратил внимания на запрет отца, продиктованный лучшими намерениями, и умчался сломя голову в его карете. Моей третьей ошибкой…
Она положила теплую руку на его плечо, нежно его погладила:
– И что же стало твоей третьей ошибкой?
– Я не сказал ему о сломанной оси, – произнес Гэвин, откашлявшись, потому что слова не шли у него с языка. – Я знал, что карета в опасном состоянии, и не сказал ни слова. Не смог. Я знал, что отец придет в ярость.
Он закрыл глаза, чтобы отгородиться от воспоминаний, но это не подействовало.
Когда он снова их открыл, лицо Эванджелины было искажено ужасом.
– Я хотел на следующее утро заменить сломанную ось. Я не знал, что отец с матерью собираются уехать из дома и ужинать в другом месте. Карета ждала их. Она была готова. Если бы я задумался, мог бы понять, вспомнить. Но я не думал.
Он с трудом сглотнул.
– И это случилось.
Эванджелина прижала руку ко рту и, бледная, прислонилась к стене.
– Вот так, – заставил он себя продолжать, – всего через час после нашей громкой ссоры отец с матерью выехали из дома в сумерках, направляясь к смертельной ловушке. Они были настолько возмущены мной, что даже не захотели попрощаться, и потому я не знал об их отъезде, пока не услышал крики.
Он громко и судорожно вздохнул:
– Мою мать выбросило из коляски. Она умерла на моих руках. Отец вместе с каретой и лошадьми перевалился через парапет и упал в реку.
Эванджелина выглядела больной.
– Люди говорят… – продолжал он.
О Господи! Одному Богу известно, что они говорят. Он дал им пищу для сплетен.
– К рассвету о трагедии стало известно всем, как и о моей дурацкой угрозе. Первое, что сделал мой брат, унаследовав титул виконта, – выгнал меня. Я не мог его винить.
Эванджелина покачала головой, слепо нащупала дверь и, спотыкаясь, вышла в коридор.
Гэвин в ужасе замер. Он сказал ей правду, и теперь она была в таком же ужасе, как все остальные. Гэвин предупреждал ее, что он скверный человек. Предупреждал!
Гэвин сунул в карман сложенную в несколько раз бумагу и побежал следом за ней.
Она была еще недалеко,
– Ты всем сказал, что не собирался убивать своих родителей? – спросила она деревянным голосом. Глаза ее были пустыми.
– Дэвид был слишком разгневан, чтобы говорить со мной. Я поехал к Роуз сказать, что родители не вернутся, и объяснить почему. Она уже знала. И не впустила меня. Bсe от меня отвернулись. Я стал отверженным.
Эванджелина крепче обхватила себя.
– И что ты тогда сделал?
– Я принялся за работу. Я ничего не умел делать, мне было не на что жить. Тогда я переехал в Брейнтри и Бокинг [4] , сколотил состояние. В конце концов я купил дом, стал получать прибыли, вспомнил о своей любви к искусству. И вдруг не более чем месяц назад выяснил, что глубина кармана обратно пропорциональна мнению высшего света.
Она нахмурилась:
– Что ты хочешь сказать?
[4] Брейнтри – торговый город в графстве Эссекс, славившийся производством сукон.
– Я хочу сказать, что сестра, долгие годы не отвечавшая на мои письма, вдруг вспомнила, что мы родственники, и приехала ко мне со всей семьей. Баронесса, не разговаривавшая со мной десятки лет, захотела связать меня узами брака со своей дочерью. И даже еще одна смерть не смогла отвратить клан Радерфордов от моей пищи и запасов виски.
Гэвин помолчал, стараясь побороть чувства:
– А потом появилась ты.
Она отшатнулась:
– Тебе лучше поспешить. Сьюзен не может вечно удерживать Франсину.
– Я обещал, что карета отвезет тебя куда пожелаешь, но… не покидай меня. Пожалуйста! – Его голос дрогнул. В нем прозвучало отчаяние. – Ты мне нужна.
Она отвела глаза и ничего не сказала.
Он выпустил ее, сделал шаг назад, на всякий случай приостановился.
Она не двигалась с места.
С тяжелым сердцем Гэвин оставил эти попытки. Он с самого начала знал, что его надежды беспочвенны. Он ее не заслуживал. Он не заслуживал счастья. А чем была она, если не источником счастья? Без нее его жизнь снова обратилась бы в ничто.
Он долго смотрел на нее. По крайней мере у него оставался ее портрет. Эти бесстрастные мазки всегда будут напоминать ему о том коротком отрезке времени, когда он был счастлив.
Не важно, куда она уедет, она всегда будет владеть его чувствами, его душой. Он будет любить ее до смерти и после смерти. Он не мог с этим справиться. Она была для него всем.
Он подумал, что молчание было хуже всего – хуже криков, хуже ударов ножом.
Но он не мог изменить прошлое. Он провел десяток лет, пытаясь забыть его, и все-таки с семнадцати лет для всех оставался объектом презрения.