Гремучий студень
Шрифт:
– Не надо, Хруст, – пробормотал тот. – Я не хочу.
– А чего? Брезгуешь после меня? Так бери первым, я не гордый. Подержу ее, чтоб не брыкалась.
Степка покраснел и затравленно оглянулся на бомбистку. Амбал перехватил его взгляд.
– Или ты Клавку стесняешься? А мы попросим боевую подругу за дверью покараулить…
Бомбист попытался задрать узкую юбку Лукерьи, но не смог и просто разорвал по шву.
– Ну, чего встала? – окрысился он на Клавдию. – Брысь отсюда!
Та хотела что-то сказать, но потом опустила голову и пошла прочь. Открыла
– Жандармы!
– Ах ты, гадина! – Хруст отбросил журналистку на тюфяки в углу комнаты и схватил смит-вессон, лежащий на комоде. – Ничего! Я тобой позже займусь.
– Много их там? – Огонек заряжал самодельный револьвер.
Клавдия пожала плечами.
– Я двоих заметила. Но эти сволочи по двое не ходят. Только толпой.
– Не боись, прорвемся! – амбал выбил плечом оконный переплет и дважды выстрелил в темноту.
В ответ раздались выстрелы, одна пуля просвистела у виска, оцарапав лысую голову, и впечаталась в побеленную стену.
– На задах тоже сидят, – Хруст вытер кровь рукавом рубахи, на кумаче она была почти незаметна. – Ловко время выбрали, держиморды. Ждали, пока спать ляжем, чтобы взять всех тепленькими. Девку в сени послали, чтоб знак подала. А хрен по-вашему выйдет!
Он выстрелил в окно еще несколько раз и сел на пол, перезаряжать револьвер.
– Бежать некуда! – взвыл Степка и заметался по комнате. – Всех перебьют.
– Не скули, Огонек. Первый раз что ли? Прорвемся. Клавка!
Бомбистка стояла посреди комнаты, глядя на себя в маленькое зеркальце над умывальником. Лицо ее было спокойным и не выражало никаких чувств. «Как у мертвеца» – подумала она. – «Да мы тут все давно уж мертвецы!»
– Клавка! Заснула что ли? – рявкнул Хруст. – Где Бойчук свои безделушки прячет?
– Портсигар с собой забрал, а бутылку я давно уж не видала.
– Эх, мать… У бомбистов и ни одной бомбы под рукой. Хороша шутка?
Амбал захохотал и выстрелил еще трижды. Степка подполз к двери, приоткрыл щелку, но выглянуть не успел – сразу несколько пуль выбили щепки у него над головой.
– Все, все, – бормотал он, – попались.
Клавдия подбежала к двери и задвинула железный засов. Вовремя. Снаружи кто-то сильно дернул. Она подняла револьвер, который бросил Огонек, выстрелила через дверь – раздался стон и следом громкая ругань. Бомбистка двигалась уверенно, не показывая страха. Оттащила напуганного мальчишку к тюфякам, направила ствол на Лукерью.
– Вставай, сука! Мы тебя вперед пустим, а сами позади спрячемся. В свою жандармы палить не станут.
Амбал еще дважды выстрелил в темноту за окном.
– Пусть они там прижухнут пока. Клавка! Подымай эту пелядь и веди на двор. Я крикну, чтоб не стреляли.
Он шагнул в сени и тут прогремел взрыв. Дверь разнесло в клочья, стена справа от входа обрушилась внутрь. Хруста отшвырнуло назад, как тряпичную куклу, засыпав осколками и известковой пылью. Оглушенный Огонек корчился на полу. Одна лишь Клавдия устояла на ногах и прицелилась в облако дыма, клубящееся в проеме.
– Я пристрелю всякого, кто посмеет войти! –
– Стреляй. Всех не перестреляешь.
Порох шагнул на порог и картинно остановился, закуривая папироску.
– Бей врага его же оружием. Я велел саперам сделать бомбу, чтоб вы на своей шкуре испытали – каково это, подыхать от взрыва. Что, больно? – он придавил пальцы Огонька каблуком. – Страшно? Еще и не так напугаем.
У Клавдии вспотела рука, но палец на спусковом крючке не дрогнул.
– Изыди, сатана!
Она выдохнула и спустила курок. Но в последний момент Лукерья извернулась на тюфяке и пнула бомбистку в бедро.
Порох перехватил руку с револьвером, не давая выстрелить еще раз. Отбросил Клавдию в объятия подоспевшего Кашкина, а унтер-офицеру велел:
– Проверь, не прячется ли тут еще кто.
Сам же склонился к журналистке.
– Жива, дочка? Слава Богу, а я уж испугался.
Он помог Лукерье подняться, по-отечески обнял за плечи.
– Да ты вся дрожишь! – полковник достал из внутреннего кармана шинели плоскую фляжку. – На-ка вот, глотни. Глотни, говорю! Это арманьяк. Самый лучший, гасконский.
Луша закашлялась. Горло опалило жидким пламенем, но этот ароматный огонь мигом выжег все ее страхи, освободил сердце и разум из ледяных тисков паники.
– С-спасибо.
– Да полно, полно. За что же тут благодарить? Еще глоток? Вот, умница.
Девушка отступила на шаг, к ней возвращалась привычная самоуверенность.
– Вот уж не думала, г-н Порох что когда-нибудь в жизни обрадуюсь, увидев вас.
– Понимаю, г-жа Меркульева. Я сам бы еще вчера усомнился в этом. Но мы с вами, хоть и не друзья, а все же и не враги. По одну сторону закона стоим, как говорит наш общий знакомый, г-н Мармеладов. Замечу попутно, что он поведал мне историю про фотографа и портрет бомбистки. Карточка при вас?
– Да, – Лукерья расстегнула пуговицу жакета и сердито топнула. – Что же вы смотрите? Отвернитесь.
– Простите, – следователь потупился и, чтобы скрыть смущение, тоже приложился к фляжке.
Журналистка достала фотографию, спрятанную на груди, разгладила и протянула Пороху.
– Похожа! – он подошел к Клавдии, поднес портрет к ее лицу и сравнил. – Поразительное сходство! Я уж сколько раз пытался, а все мимо, ни одного портрета удачного. А тут – просто на зависть. Повезло тебе, девка. Ответишь по всей строгости за взрыв в «Лоскутной» и полсотни трупов.
Полковник вернулся к Меркульевой.
– А что же вы сразу этот портрет мне не принесли?
Журналистка покраснела.
– Хотела проверить по методу газетчиков… Чтобы полицейские и сыщики… Начали принимать меня всерьез.
– Сыщики, значит, – Порох бросил на нее проницательный взгляд. – Понима-а-аю. И что же, через этот кусок картона вы сумели так быстро найти логово бомбистов?
– Быстро? Я шесть часов ходила из трактира в трактир! В жуткой дыре на задворках, что открыта по ночам, я встретила кучера, который увозил бомбистов от «Лоскутной». Он меня сюда и доставил. А вы как узнали адрес?