Грешники
Шрифт:
— Пусти меня, слышишь?! — Мы уже на тротуаре, и я отчаянно дергаю рукой, хоть и знаю, что это бессмысленно. — Убери от меня свои поганые грабли!
— Тебе не идет так выражаться, — холодно осаживает Призрак.
Обнимает второй рукой, закрывая от толпы людей, которая возникает вокруг нас словно по волшебству.
Мне противен его запах.
Он будит слишком много воспоминаний, но если я не буду дышать — просто умру.
А умирать мне нельзя — у меня свадьба, красивая жизнь и карьерный Олимп.
— Ты все
— Тебя же никогда не тошнит? — подзуживает он, напоминая какие-то мои слова из наше с ним прошлой жизни.
— Ненавижу тебя, — продолжаю плеваться в ответ.
— Я люблю тебя, Маш. — Его руки вокруг меня сжимаются крепче, чем стальные канаты. — Реально люблю. Прости.
«Прости»?
И это все?
Вот так просто?
— Ты меня совсем за идиотку держишь? — Проглатываю слезы, и клянусь самой себе, что если пролью из-за него еще хоть слезинку, больше никогда не куплю себе духи дороже тысячи рублей.
Но руки почему-то поднимаются сами собой, сжимают в кулаках вечно скрипящую кожу его куртки.
Это проклятый Стокгольмский синдром — жертва влюбляется в своего палача, потому что он слишком убедительно рассказывает полным печали голосом, что не он такой, а просто так распорядилась судьба.
— Я заслужил, — говорит сдавленным голосом. — Заслужил потерять работу с волчьим билетом, пережить все это дерьмо. Но не заслужил потерять тебя.
Что б он провалился!
Мне так отчаянно хочется ему верить, что я физически ощущаю, как кровяные тельца в моих венах разбиваются на два лагеря и устраивают побоище, отстаивая каждый свою правду.
Все отсыпаются, так ведь?
Никто не безгрешен, иначе мир был бы идеально приторным, и жить в нем было бы невыносимо скучно.
Если человек признал ошибку и наклонил голову, кто больший злодей — она, раскаявшийся, или тот, кто не может простить, потому что намертво сросся со злобой?
А потом я вспоминаю тот день, когда меня отчитывал начальник службы безопасности «ТриЛимб», вспоминаю лицо генерального директора и его полную триумфа ухмылочку, вспоминаю разговор с Грозной.
И проклятую чашку с потрескавшейся позолотой на имени «Елена».
Ничего этого не было бы, если бы Призрак не решил, что его правда — правдивее, и его красивая жизнь — важнее.
Важнее, чем я.
Мои пальцы разжимаются сами собой.
Руки обессиленно опадают вдоль тела.
И какая-то назойливая строчка из попсовой песни: «Я отпускаю тебя, я опускаю оружие…»
Почему в самые трагические моменты в нашей жизни, в голову приходит не возвышенная проза, а именно вот это — затертое всеми радиостанциями страны, сопливое
— Маша. — Шепот Призрака почти с надломом, как будто ему, как и мне, сдавило горло. — Прости меня. Я реально не понимал, что творил. Ты была такая со всех сторон успешная, а у меня ни фига не клеилось, даже если я рвал зад двадцать четыре на семь. Представляешь, взрослый мужик обзавидовался молодой соплячке, и испугался, что недостаточно успешен для нее.
Я понимающе киваю.
Правда понимаю, потому что быть устроенной и успешной в глазах окружающих — это мой личный «пунктик».
Только между нами все же есть огромная разница.
Я бы никогда не пошла по головам ради своей красивой жизни.
Я бы лучше осталась на всю жизнь неудачницей, чем предала человека, который делит со мной постель.
— Знаешь, — мне уже не хочется плакать — только выговорится, — я бы простила тебе Ленку. Может, не сразу, но мы могли бы просто общаться какое-то время, и если бы ты хотел меня вернуть — я дала бы тебя шанс, клянусь. Хоть это и звучит как будто я расписалась под тем, что ничтожество.
Он хрипло смеется, обнимает мое лицо ладонями и смотрит сверху вниз.
— Я соскучился по твоим этим речевым оборотам, — улыбается еще шире.
Не сразу, но до меня доходит, что мой Призрак решил, что я готова идти на попятную.
Чувствую себя почти стервой.
— Но я никогда не прощу тебе предательство, — продолжаю свой маленький монолог, и мне почти больно, потому что улыбка медленно сползает с его лица. — Потому что больше никогда не буду чувствовать себя в безопасности рядом с тобой. Это, знаешь, как привычка сворачивать рабочий стол компьютера — она просто есть и она просто работает на автомате, даже если рядом никого.
— Я клянусь, что…
— Нет, Призрак. — Получается слишком жестко. — Нет.
— Я тебя не отпускаю, — он упрямо трясет головой. — Давай ты просто выдохнешь, успокоишься и…
— Нет, — упрямо повторяю я.
— Пожалуйста, не делай этого.
— Ты не оставил мне выбора.
Идиотский диалог.
Дурацкие слова, которые все равно уже ни на что не смогут повлиять, а только растягивают агонию.
Мне не становится легче.
Моя месть свершилась ювелирно точно, мне не к чему придраться.
Предатели наказаны.
Но долгожданное облегчение не наступает.
Я собираю волю в кулак, упираюсь ладонями в грудь Призрака и отталкиваю его.
На этот раз он поднимает руки и отступает, признавая поражение.
— Я тебя дождусь, Ванилька, — говорит с той самой немного самоуверенной улыбкой, от которой я когда-то так глупо потеряла голову. — Месяц, два, полгода, год. Просто держи в голове, что на этом земном шарике есть человек, который принадлежит тебе. Независимо от всего — я всегда буду твоим Призраком.