Грешники
Шрифт:
У меня сильный стресс.
Настолько болезненный, что мне необходима лошадиная доза эндорфинов и допамина, чтобы пережить эту ночь. А утром… Что-то обязательно будет иначе.
Мы едем к нему.
Где-то в коридоре теряем свои вещи, вместе, толкаясь, принимаем ванну.
Потом перед ванной, на полу.
Потом в постели со спартанским черным постельным бельем.
Спим час или два, и снова устраиваем интимный марафон.
А когда в шесть утра я выбираюсь из кровати, чтобы быстро одеться, Призрак сонно приподнимается
— Уже уходишь? — Он выглядит немного шокированным. Ну или очень шокированным — мне уже давно не интересны эти контрасты.
— У меня в восемь тридцать совещание. Не хочу приходить в мятой блузке.
— Ваниль… — Его голос останавливает меня уже у двери, где я, как вороватый любовник, пытаюсь справиться с замками одной рукой, второй прижимая к груди пиджак и туфли. — Можно я тебе позвоню?
Все-таки задерживаюсь, потому что ситуация требует ясности.
Последние годы в бизнесе научили меня главному — всегда четко обозначать ориентиры. Так проще, как в любой игре по правилам.
— Не воображай себе, будто это что-то значит, — говорю вместо простого «нет».
— Просто секс? — усмехается он, и падает спиной на подушки. — Ну-ну, Ванилька. Сразу чувствуется, что ты росла над собой.
Я выхожу за порог его квартиры и даже особо не беспокоюсь о том, что дверь за моей спиной так и не захлопывается до щелчка.
Глава 60
На следующий день в одиннадцать двадцать семь — почему-то эти цифры намертво выгорают у меня в мозгу, словно сварка по железу — в офис «ОлМакс» приезжает солидно одетая женщина лет сорока, просится на прием и сразу уточняет, что она по личной просьбе Игоря Сергеевича. Моя расторопная помощница удивленно переводит взгляд с меня на нее, когда я сама выхожу на встречу и предлагаю женщине удобнее располагаться.
Я догадываюсь, кто она.
И единственное, что мне остается — до последнего держать удар.
— Так много. — Вот и все, что получается из себя выжать, когда она одну за другой выкладывает из своего портфеля папки с документами, бумажные конверты формата А4, подшивки с файлами.
— Игорь Сергеевич просил, чтобы вы передали все это доверенным лицам и тщательно изучили, — отвечает она, степенно и по-деловому вежливо отвечает она. — Он так же просил передать вам, что готов на любые уступки. В рамках разумного.
Почему-то я уверена, что это «в рамках разумного» — ее личная инициатива.
Не могу представить ситуацию, в которой Гарик сказал бы что-то настолько плохо завуалированное меркантильное.
Но делаю вид, что верю и принимаю.
Перебираю папки, и ряды букв, отпечатанные правильным шрифтом с правильным интервалом и полями, почему-то кажутся нечитаемой белибердой. Наверное, я бы с большей вероятностью поняла значение наскальных пляшущих человечков, оставленных какими-то древними бессловесными людьми, чем хоть строчку из этого всего.
— Что
Наша встреча — просто формальность.
Гарик подчеркивает, что давно все решил и не собирается передумывать, даже несмотря на мою вчерашнюю почти_истерику. Наверное поэтому так торопится, присылает адвоката на следующий день.
— Больше ничего, — вежливо отвечает женщина, поднимается, просит прощения и, ссылаясь на другие важные дела, уходит, на прощанье еще раз подчеркнув, что муж очень рассчитывает на благоприятный и взаимный исход бракоразводного процесса.
Как будто у меня есть выход.
Я сую документы в сейф, говорю помощнице, что сегодня меня уже не будет, и чтобы все запланированные на это число дела, она раскидала на другие даты. Она не подает виду, что удивилась, хотя именно сегодня я впервые за время работы в «ОлМакс» пропускаю утреннюю планерку. Даже если бы у меня и были моральные силы на ней присутствовать, от меня было бы мало толку, потому что сейчас моя голова пуста как никогда в жизни.
Из офиса еду прямо домой.
Долго брожу по комнате, пытаясь собраться с редкими мыслями, которые задувает в мою голову словно сквозняком.
Что теперь делать?
Я не знаю.
Это очень странно и со стороны может показаться блажью, но у меня нет никаких планов на жизнь. Я так много и усердно работала, что все мои планы начинались по будильнику в пять тридцать и заканчивались п двадцать два ноль ноль. Работа, спортзал, дом, какие-то официальные выходы в свет.
Все мои планы на жизнь записаны в потрепанном рабочем ежедневнике.
Достаю из гардеробной пару дорогих английских чемоданов.
Ставлю их на пол, начинаю беспорядочно швырять вещи то в один, то в другой.
Пару костюмов, пару блузок, пальто, теплую куртку на всякий случай.
Туфли — любимые, белые, от «Джимми Чу». И тонкие весенние сапожки от «Маноло Бланик» — купила их случайно, когда была на конференции в Риме. Глаз упал, захотелось обязательно взять, и даже не смутило, что на размер больше. Думала — буду носить, как только подойдет сезон.
А они до сих пор — с новенькими глянцевыми набойками.
С прошлого лета.
Господи.
Ноги подкашиваются, потому что до меня вдруг доходит, что это за чемоданы.
В них были мои вещи, когда Гарик устроил нам свадебное путешествие. Сам все организовал, и видимо по его просьбе кто-то купил для меня целый тропический гардероб и вот этих чопорных английских красавцев с ручками из натурального дерева.
Вся моя жизнь — как эти чемоданы. Красивая и дорогая снаружи — пустая внутри.
Мне через полгода — двадцать восемь, а я не знаю, чего хочу от жизни.
Я так та округлая тетенька из диснеевского «ВАЛЛ-И»: если отобрать у меня шоры и самопередвигающуюся коляску — что останется?