Гретель и тьма
Шрифт:
– Этой дурочке все приснилось.
– А вот и нет. – Я достаю пудреницу из тайного места под подушкой и оставляю там лакричное колечко – на потом. – Смотрите – Йоханна потеряла.
Херта пожимает плечами.
– Да, это ее, но она могла колечко здесь забыть когда угодно.
– Вчера, – упираюсь я и сую палец в рот.
– Ты же знаешь, что бывает с детьми, которые так делают, – говорит Херта и тащит мой палец изо рта двумя пальцами, зажав его, как ножницами.
Вваливается ведьма Швиттер, опираясь на свою волшебную палку, чтобы все думали, будто это клюка. Она видит меня, и
– Криста? – Она оглядывает остальных. – Вы что себе думаете? Где вообще приличия? Ребенку здесь точно быть не положено. Пойдем, Криста, спустимся в кухню. Может, найдем тебе что-нибудь славное поесть.
Вверх по лестнице взбегает Урсель. Лицо у нее ярко-красное. Ей так жарко и она так запыхалась, что у нее прямо усики из капелек пота.
– Это правда? Внизу говорят, кто-то его удавил. Я поднималась меньше часа назад. Если б я знала… – Урсель содрогается. – Он правда мертвый?
Я вдруг пугаюсь. Беру Лотти и прижимаю к себе, сильно-сильно.
– Кто мертвый? – Все оборачиваются и смотрят на меня. – Кто мертвый? – Кричу я.
– Произошел несчастный случай, Криста, – говорит ведьма Швиттер и тянет меня своей лапой прочь из комнаты. Я с ней дерусь. Ей приходится отцепиться, потому что тут нужны две руки, а в другой у нее палка. Я ныряю под рукой у Мецгера и бегу обратно к папе в комнату.
Папа все еще на кровати. Кто-то натянул ему одеяло на голову, и на нем нет одежды. Он выглядит странно, как большая кукла, только у кукол спереди не бывает волос. Он спит с широко открытыми глазами, а на шее у него – здоровенные багровые пятна.
– Забор был высокий, как дом, – говорит Грет, растирая масло в муке, – и толстый, как эта комната в длину. Летом его весь оплетали темно-красные розы. И так был прекрасен их аромат, что чувствовался за пять миль. Он то и привлек Принца ко дворцу Спящей Красавицы. – Она вываливает тесто на доску. – Подай мне скалку, Криста. – Пум. Пум. Ком поделен надвое, половинки раскатаны кругами. Грет кладет тот, что покрупнее, в блюдо. А я пока выбираю камешки из сушеной чечевицы.
– А какой это будет пирог?
– С котятами и Рапунцелью. В хозяйстве все сгодится: кошка соседская родила деток, а повар утопил их в ведре. Ты сказку слушать хочешь или нет?
– Не буду есть пирог с котятами.
– Тогда не получишь пудинга.
– Ну и пусть. Что принц дальше делал?
– Так вот, под цветами у роз были острые шипы – здоровенные, как твой мизинчик, и кривые, как ятаган у злого турка, и потому достал принц свой меч и принялся рубить стебли. – Грет рассекает воздух ножом для масла. – Рубит он стебли, а шипы колют его в ответ, покуда на земле не стало по колено красных лепестков и алой крови. На это ушла у него неделя, а то и больше, но он наконец прорубил дыру – довольно, чтобы внутрь пробраться. И вот дворец, все еще заколдованный, и все в нем спят: повара, служанки, лошади, гончие. Всюду пыль. Schmutzf [62] — Она хлопает по стене мухобойкой, подбирает полумертвую мясную муху за крылышко и несет к открытому окну. – Даже навозные
62
Зд.: Гадость, пакость (нем.).
– А что же Спящая Красавица?
– Она тоже спала. – Грет зевает. – Она спала долго-долго.
Мне так не терпится, что не могу ноги держать спокойно.
– Дальше, дальше.
– Может, потом. Я слишком устала. Кроме того, еще столько котят нужно нарубить, глаза у них повыковыривать.
Я смотрю в таз.
– Это не котята. Это голуби, которых ты купила на рынке.
– Уверена? – Грет смеется и тыкает в окровавленные тушки. – Слушай. Слышишь? – Она прикрывает рот ладонью. – Мяу-мяу-мя-а-а-ау.
– Глупости какие. Это ты мяукаешь. И вообще, я знаю, чем все закончится. Принц целует Спящую Красавицу, и она просыпается…
Меня кто-то трясет. Потом мне по лицу бьют рукой, сначала слева, потом справа. Я смаргиваю – надо мной стоит Урсель.
– Прекрати.
Дядя Храбен хватает ее за запястье.
– Это еще зачем? Оставьте несчастного ребенка в покое.
– Что, пусть стоит тут еще пять минут с разинутым ртом и пялится в никуда? У нее какой-то припадок. Не смотрите на меня так – кто-то должен был что-то предпринять.
Ведьма Швиттер обнимает меня костлявой ведьминской рукой.
– Пойдем, Криста, пора нам спуститься.
– Нет! Нет! Подождите. – Я бросаюсь на папу, целую его. Он странного цвета, а щека у него такая, будто он только что вошел с улицы снежным зимним вечером. Глаза смотрят прямо на меня, но он не просыпается, и я все целую и целую его, пока дядя Храбен меня не оттаскивает. Затем ведьма Швиттер склоняется к папе и закрывает ему глаза, а я помню, как он это делал маме, после того как пооткрывал окна. Все расступаются, потому что явилась Йоханна, и лицо у нее ужасного серого цвета, как лужа, а под глазами темные круги.
– Конрад? Мне сказали, кто-то… – Она касается его запястья.
– Это просто заклинание, – говорю я ей. – Вам надо его поцеловать, и он проснется.
– Он умер, Криста, – говорит она плоским голосом. – Нет его.
– Нет, есть. – Я топаю и принимаюсь пинать дальний конец кровати. – Папа! Папа! Проснись.
– Невелика потеря, как выясняется, – говорит Мецгер, перекрикивая меня и пожимая плечами.
– Тш-ш-ш! – Ведьма Швиттер делается очень злая и кивает в мою сторону. – И так все плохо, и без… – Она пытается притянуть меня к себе, но я не даюсь.
– Слабонервный засранец собирался свалить, бросить важнейший исследовательский проект, который мог помочь тысячам героев. Более того, это оскорбление…
– Убью того, кто это сделал, голыми руками, – говорит Йоханна, глядя прямо на него. – Втопчу в землю.
Мецгер выставляет вперед подбородок.
– На меня только не смотри. Я не лазаю в потемках по спальням. Я бы его к стенке поставил да расстрелял.
– Это кто-то из них, – говорит дядя Храбен. – Должно быть, вырвались и нашли дорогу сюда.