Гретель и тьма
Шрифт:
– Вполне в пределах светского общения, – сказал Йозеф снисходительно. Он встал и выпрямился во весь рост, но тут же расстроился: садовник, оказывается, вырос и был теперь и выше, и шире в плечах. Мужчины стояли у разных концов стола лицом к лицу.
– Нет, – воспротивился Беньямин. – Вы не понимаете. Тот человек… – Голос у Беньямина дрогнул; он закрыл глаза, словно пытаясь совладать с ним. – Вы меня шлете в логово льва.
– Тогда тебе стоит набраться веры Даниила.
– Я не…
Йозеф возвысил голос:
– Только на этом условии ты останешься у меня в найме. Ничего сложного. Мне нужно знать одно: держали
– Я пойду туда, – объявил Беньямин. – Но не из-за денег и не ради вас, герр доктор Бройер. Что бы со мной ни случилось, чем бы все ни обернулось, я выдержу – ради Лили. А когда вернусь – если вернусь, – мы с Лили…
– Не воображай… – начал было Йозеф, но вовремя пресек поток ядовитых слов. Куда лучше дать глупому мальчишке верить в их с Лили будущее, пока не обнаружится вся правда о ней. А после и одного взгляда на эту милую девушку в великолепных одеяниях и драгоценностях, которые он ей обеспечит, будет довольно, чтобы избавить скромного садовника от любых надежд. – Не воображай худшее, – закончил он, ответив на пристальный взгляд Беньямина. – В конце концов, это всего лишь клуб, занятый доставлением удовольствий.
Сегодня Вильгельм сидел за трехногим столом один, закинув голову, и томно курил сигарету, глазея в небо. Великана Курта нигде не было видно, и Беньямин обрадовался. И страшный Клингеманн не появлялся; может, на удачу, связь этого белобрысого субъекта с клубом существовала только в напуганном воображении Беньямина. И все же он подождал миг-другой, с тревогой всматриваясь в каждый угол и закоулок, заглянул в темнеющий вход и лишь после этого заявил о своем присутствии.
– Привет тебе опять, Беньямин. Я опасался, что уж больше тебя не увижу. – Вильгельм встал, бросил сигарету на землю, схватил руку Беньямина и, не отпуская ее, указал ему на стул. – Садись-садись. Ох ты, что это у тебя с лицом? А руки, бедненькие. – Он наконец ослабил хватку и скривился от вида ладоней Беньямина. – Ты, похоже, в суровые игры играл, юный Бен. Не годится. Будешь тут работать – шею держи мытой. – Вильгельм одобрительно покивал. – Ну, рассказывай.
– Да не о чем.
– Не хорохорься. Я же свой.
– На меня напали, – пробормотал Беньямин. – Воры. Денег хотели. А у меня не было…
– И грабители тебе оставили кое-что на память, – договорил Вильгельм. – Что ж, Вена делается опасным местом. Тебе явно не помешает защитник.
Беньямин пробормотал в ответ нечто невразумительное, не зная толком, как тут сказать. Не найдя ничего лучшего, он спросил:
– А где Курт?
– Курт? – Вильгельм глянул снисходительно. – А чего это ты хочешь повидать этого Gscherda? [104]
104
Пренебрежительное
– Не хочу, – ответил Беньямин столь подчеркнуто, что Вильгельм просиял и толкнул его локтем.
– У Курта по-своему все хорошо. Сплошная мышца и никакого мозга. Селянин. Но в драке годен. Хотя, пока я рядом, тебя никто не тронет. – Вильгельм глянул на Беньямина сквозь сигаретный дым, а затем втоптал окурок пяткой. – Мне кажется, тебе лучше с кем-нибудь… хм-м… – он сложил губы бантиком, – …поутонченнее, так сказать. – Он протянул портсигар – серебряный, с чеканной головой орла, явленной из рога изобилия, в котором были еще цветы и папоротники. – Закуришь?
Беньямин поколебался, но потом взял одну и склонил голову к зажигалке, с которой Вильгельм нажатием кнопки откинул крышку. Беньямин глубоко затянулся, набрал полные легкие дыма – и тут же принялся кашлять и давиться. Мир вокруг завертелся. Юноша вцепился в колченогий стол, почувствовал, как тот опасно шатается, и услышал за своими пыхтением и стонами смех приятеля. Вильгельм выхватил у него сигарету, сунул себе в зубы.
– Первый раз? Что ж ты не сказал?
Беньямин крякнул. Внутренности будто развезло. Может и вырвать.
– Думал, попробую. – Несколько раз глубоко вздохнул и помассировал горло. – Больше не буду.
– Дальше проще. – Вильгельм знающе улыбнулся. – Как со всяким новым удовольствием. Кофе поможет. – Он исчез и вернулся с двумя чашками, курившимися паром. Беньямина вновь поразило изящество фарфора. Его натруженные пальцы не пролезали в ручку. Край у чашки был такой тонкий, что едва ли существовал, а блюдце не толще цветочного лепестка. Такие вещи – от хорошей жизни. Может, работа здесь и впрямь что надо.
– Ты собирался спросить о возможной работе, Вильгельм, – произнес Беньямин. – Есть ли новости?
Вильгельм поставил чашку на стол.
– Ты только ради этого пришел?
– Нет, – ответил Беньямин. И это правда. – Совсем нет, – повторил он, чувствуя, как лицо заливает румянец.
– В таком случае – да. Можешь начать с первого числа месяца.
– Правда? Но это же всего через несколько дней.
– Но одна оговорка. – Вильгельм склонился к нему и заговорил тише: – Я сказал, что ты мой племянник, сын моей старшей сестры, только что приехал из Бургенланда. Так сподручнее всего. Тут чужаков не любят. – Он выпрямился. – Вопросов, правда, тоже не задают. В общем, я пригляжу, чтоб тебе не надоедали.
– Не знаю, как тебя и благодарить, – заикаясь, выговорил Беньямин, ошарашенный скоростью, с какой все решилось.
– Ой, Бен, уверен, мы что-нибудь придумаем. – Вильгельм потрепал его по коленке, но руку не убрал.
– Каковы будут мои обязанности? – спросил Беньямин, чтобы как-то скрыть неловкость.
– Желаешь осмотреться? Проще объяснять попутно.
Беньямин вскочил на ноги.
– Конечно.
– Да ты горяч, – воскликнул Вильгельм, забирая чашки и направляясь к темневшему входу в дом. – Тебе сначала положено повидаться с начальником, но чего б не наоборот? В конце концов, ты же тут работать будешь уже на той неделе. Давай, Бен, пошли за мной.