Грейте ладони звездами
Шрифт:
Джессика!
– слышу окликающий меня голос Доминика, и вот он уже сам стучит костяшками пальцев в боковое стекло.
– Проблемы с машиной?
Опускаю стекло и смотрю на него измученным взглядом - прямо героиня Гете в женском обличьи.
Она не заводится, - отвечаю ему, сжимая руль холодными пальцами.
Давай я попробую.
– Мы меняемся с Ником местами: к счастью для моего эго и к несчастью в целом, машина так и не заводится.
– Возможно, у тебя сел аккумулятор, - предполагает вдруг он.
– Тут недалеко есть автомастерская, еще успеем до закрытия.
Думаешь, мы сможем ее туда дотолкать?
–
Тот одаривает меня снисходительной улыбкой и велит ждать. Мне ничего другого и не остается! Я пританцовываю от промозглого ноябрьского холода, который так и льнет к моему телу, проникая сквозь плотные слои одежды. Ник между тем подгонят свой «БМВ» и достает из багажника веревку: через пять минут наши автомобили надежно сцеплены между собой, и я сижу за рулем «ниссана», который медленно тащат по дороге, словно упрямого и непокорного мула.
Я договорюсь с мастером, - бросает мне Доминик, когда мы добираемся до автосервиса, - а ты пока иди в кафе напротив и закажи нам чего-нибудь погорячее... Ты уже посинела от холода.
Я благодарно ему улыбаюсь и спешу в указанном направлении, где за большой стеклянной витриной виднеются счастливые – не замерзшие! – люди с горячими, исходящими паром чашками в руках. Похоже, это маленькое несетевое кафе, от по-домашнему уютной атмосферы в котором даже немного становится не по себе, словно ты случайно забрел в чужой дом непрошенным гостем. Но старушка за прилавком так приветливо мне улыбается, что я враз начинаю ощущать себя своей и званой и потому с блаженной улыбкой заказываю у нее две чашки горячего чая и два же куска орехового торта, который она особенно нахваливает... Едва успеваю занять малюсенький столик под картиной с пухлыми ангелочками, как напротив меня плюхается на стул Доминик.
Мне пообещали, что через полчаса твое авто будет полностью функциональным, - сообщает он мне, протягивая руки к горячей кружке с чаем.
– Так что можем спокойно наслаждаться теплом... Что ты нам заказала?
Я подаю ему тарелку с тортом и интересуюсь, в чем собственно была проблема.
Как я и думал, твой аккумулятор приказал долго жить. Не помнишь, когда вы меняли его в последний раз?
Я смотрю на парня большими, испуганными глазами и выдаю что-то о том, что такими вопросами обычно занимался Юрген, сама же я полный профан в автомобилях. Упоминание имени мужа действует на нас чуточку угнетающе: я это вижу в глазах Доминика и ощущаю сама... К счастью, мой спутник первым прерывает повисшее было молчание:
Джессика, я собственно хотел попросить у тебя прощение... за моего отца, - говорит он мне, неловко комкая салфетку.
– Я видел, что он позволил себе сегодня в оранжерее... Мне очень жаль, извини.
Я смотрю в его смущенное лицо и вдруг понимаю, что наслаждаюсь этим моментом.
Тебе не стоит за него извиняться, - невольно расплываюсь я в улыбке, - родителей, как известно, не выбирают. А досталось, между прочим, не только мне одной: твой любвеобильный отец успел даже Монику довести до слез своими неуместными приставаниями... он, знаешь ли, умудрился потискать ее за грудь, - закатываю глаза.
– Так что, как видишь, я еще легко отделалась...
Доминик качает головой и даже прикрывает глаза в явном
Мне жаль, - повторяет он снова, и я не могу не веселиться, видя красные пятна на его щеках.
Ты уж извини, конечно, Доминик, но теперь я буду называть твоего отца не иначе, как Мистер Шаловливые Ручки.
Мы оба улыбаемся, и я знаю, что ему также легко и хорошо со мной, как и мне с ним в этот самый момент... Мне неожиданно хочется протянуть руку и потрепать его, например, за плечо, мол, ничего, парень, все в порядке. Хочу сказать ему, как рада, снова видеть прежнего улыбающегося Ника, но он опережает меня такими словами:
Как приятно снова видеть твою улыбку, Джессика. Мне ее, действительно, не хватало...
Немного смутившись, я отвечаю:
Поверь, я только что думала о том же, только в отношении тебя.
Мы какое-то время просто молча смотрим друг на друга и прихлебываем чай с тортом, и молчание это уютное, согревающее, которое как бы само по себе общение, даже в большей степени, чем слова.
Надолго ли приехал твой отец?
– наконец интересуюсь я. Моника сегодня раз сто спрашивала меня об этом, но мне не у кого было навести справки... До этого момента.
Завтра утром его уже не будет... можешь облегченно выдохнуть. Я не обижусь!
– посмеивается мой собеседник.
– Ты же знаешь, он человек занятой, один свободный день в его плотном графике, это уже почти как незаслуженная милость...
Это ваша первая встреча после твоего возвращения?
Нет, мы уже виделись в Мюнхене, когда я только прилетел, - отвечает Доминик.
– А это был, так сказать, официальный визит... к тому же отец не оставляет мечту перетянуть меня назад в Мюнхен. Ванессе эта идея очень даже нравится...
А тебе?
– быстро любопытствую я, вдруг пугаясь мысли о доме на Штайнплаттенштрассе без Доминика. Хотя мы почти и не видимся с ним там...
Мне нравится работать с Михаэлем, - отвечает тот просто.
– Он хороший человек.
Мы оба молчим, понимая, что скрывается за этими слова Доминика, и я незаметно выдыхаю от облегчения.
Я рада, что ты не похож на своего отца, - констатирую я с улыбкой.
Ник посмеивается, глядя на меня насмешливыми глазами:
Но к тому у меня были все предпосылки, согласись?
– он с улыбкой делает глоток чая из чашки.
– Помнится, ты постоянно меня за это высмеивала...
Я мгновенно понимаю, о чем он говорит и вторю ему с той же насмешливостью в голосе:
О да, Доминик Шрайбер, помнится до женского пола ты был тоже большой охотник...
Скорее это женский пол был склонен охотиться на меня!
– парирует он мгновенно.
Боже, какое самомнение!
– со стоном откидываюсь на спинку стула и даже прикрываю глаза рукою.
– А ты уверен, что все-таки не похож на своего отца? Такое самомнение враз не изжить.
Я бы сказал, что мне помогли с ним справиться, - неожиданно серьезным голосом произносит молодой человек, и мне чудится в его словах скрытая многозначительность. Это ведь не может быть тем, о чем я сейчас подумала? Но любопытствовать, не я ли стала тем фактором, что так радикально изменил Доминика, было бы еще более самонадеянно, чем даже утверждать свою мужскую неотразимость... Поэтому я задаю совсем другой вопрос: