Грейте ладони звездами
Шрифт:
Вот так просто – раз!
– и козел?
– я пытаюсь сдержать рвущуюся наружу улыбку. Но Моника на мою «шпильку» не реагирует, только сцепляет руки в замок и говорит:
Я, значит, иду утром, как прилежная девушка, порядок в спальне у гостя навести, думала, они с хозяином на кухне французские тосты уминают, - тут она для полноты эффекта натужно всхлипывает, - а этот... этот... гость, - ей явно хочется применить словечко покрепче, но она сдерживается, - оказывается в дУше был... Я только за край одеяла взялась, чтобы встряхнуть его хорошенько, а этот... этот гость возьми и схвати меня сзади за... за грудь в общем...
Я округляю
Я начала вырываться, а он мне, знаешь, что говорит: ты, говорит, такая сладкая девочка, что я, пожалуй, готов осчастливить тебя своим вниманием! Беее...
– И Моника так точно изображает рвотный позыв, что я абсолютно неуместно прыскаю со смеху..
Так тебе удалось от него избавиться?
– уточняю я на всякий случай.
Боюсь, я нанесла мощный удар в область его мужского достоинства!
– хихикает она вместе со мной.
Так чего же тогда слезы льешь?
– удивляюсь я.
Так обидно же, Джессика!
– восклицает она с достоинством.
– Был бы он еще хотя бы вполовину так хорош, как его сын... Доминик то есть, - смущается девчушка, - так нет же, этой старой мумии уже лет под шестьдесят, наверное, не меньше.
– Потом мечтательно накручивает свой светлый локон на указательный пальчик и добавляет: - От Доминика я бы, пожалуй, и вырываться не стала... Жаль только, он рукам воли не дает.
При упоминании имени Доминика я испытываю странное колющее чувство в области сердца, даже горе девушки перестает казаться таким уж значимым - подумаешь, похотливый старик потискал ее за грудь. Вот уж проблема... Собственная реакция ужасает меня, и я кидаюсь обнимать горемыку.
По-любому, я его больше видеть не желаю, - припечатывает та капризно, - руки он, может, распускать больше и не станет, но мало ли чего может хозяину про меня наговорить... Мне место терять не хочется.
Таким образом, когда месье Рошель просит одну из нас подать кофе в оранжерею - сделать это предстоит именно мне...
Месье Шрайбер знать толк в хороший кофе!
– страшно коверкает немецкий повар-француз.
– Ты отнести ему сразу целый кофейник...
Кофейник так кофейник, думаю я, подхватывая поднос с кофейными принадлежностями. Я наконец-то увижу отца Доминика и мне все равно, будет ли при этом у меня в руках кофейник или грязная половая тряпка... Я ведь не замуж за него собираюсь.
На подносе две кофейные чашки, размышляю я по дороге, значит либо Ник, либо Михаэль находится сейчас с ним - по крайней мере, моей добродетели ничто не угрожает, веселюсь я, толкая стеклянную дверь оранжереи...
Гюнтер Шрайбер сидит в плетеном кресле и читает газету - это первое, что я вижу, направляясь к кофейному столику, и пока он занят этим крайне важным для него делом, я позволяю себе хорошенько его рассмотреть... Ну, не мумия, конечно, думается мне сразу, но мужчине явно хорошенько за пятьдесят, а для двадцатилетней девчушки это практически глубокая старость, лицо несколько одутловатое, явно свидетельствующее об излишествах, в которых тот себе не привык отказывать, но волосы по-прежнему густые, хотя и посеребренные сединой... Есть что-то пренебрежительное во всей его царственной позе праздного гуляки, которую он сейчас на себя напустил, и я понимаю, что Гюнтер Шрайбер мне не нравится... То ли Хелена виновата в этом моем предубеждении, то ли я сама дошла до подобного отношения простым беглым взглядом – сама не берусь судить. Только
О, новая девочка! Чудесно.
За девочку, конечно, спасибо, отзываюсь я мысленно, но вот всего остального лучше бы не надо...
Месье Рошель просил передать вам кофе, - произношу я невозмутимым тоном, и меня награждают заинтересованным взглядом.
– Могу еще быть чем-то вам полезна?
Ох не нравится мне эта его улыбочка! Ощущаю себя черной рабыней на невольничьем рынке, которую оценивает будущий хозяин... Мерзкое чувство.
Налей мне чашечку кофе, дорогая, - произносит тот с той же ленивой интонацией.
– Боюсь, я в этом не очень силен...
Послушно выполняю его просьбу и едва успеваю поставить горячий кофейник назад на поднос, как ощущаю руку старого развратника, вспорхнувшую на заднюю часть моего колена и слегка скользящую вверх...
– Добавь сливок, пожалуйста!
Замираю ровно на секунду, а потом послушно вливаю в горячий кофе сливки, попутно размышляя о том, вылить ли мне этот напиток в область его паха или огреть этим самым кувшинчиком из-под сливок по его бессовестной макушке... Мужская рука между тем проскальзывает чуть выше по ноге мне под юбку, и я поднимаю чашку с кофе, намереваясь уже пресечь подобные вольности в самом их корне ( кошусь на серые брюки распутника с мстительным блеском в глазах), и тут дверь в оранжерею снова распахивается, и на пороге появляется Доминик...
Отец, я нашел папку с бумагами по... нашему делу, - заканчивает он, прекрасно видя, как рука отца сначала замирает на моей ноге, а потом преспокойно падает назад на его же колено.
Ваш кофе, - невозмутимо провозглашаю я и протягиваю Гюнтеру Шрайберу чашечку с названным напитком.
– Будьте осторожны с горячим...
Он кидает на меня стремительный взгляд, а потом машет рукой, словно прогоняет назойливую мушку. Доминик подходит и садится рядом с отцом в пустующее кресло.
Спасибо, Джессика, - обращается он ко мне, и я вижу, насколько ему неловко смотреть мне вглаза.
Тогда я подхватываюсь и спешу прочь от обоих Шрайберов, которые кажутся такими же разными, как разнятся Индийский и Северно-Ледовитый океаны...
Приятная девица, - доносится мне в спину голос Доминикова отца, - только уж очень строптива... Будь я лет на десяток моложе, то уж задал бы ей жару, будь покоен!
Папа, Джессика – мамина подруга, - говорит ему его сын.
Слышу, как тот презрительно хмыкает.
Я не видел твоей матери последние лет десять, - присовокупляет он к своему фырканью, - так какое мне дело до чувств ее глупых подруг?!
Я наконец захлопываю дверь и отгораживаю себя от обоих Шрайберов этим стеклянным барьером.
Итак, сказать, что я разочаровалась в Гюнтере Шрайбере, значит, ничего не сказать... От Великого и Страшного я ждала хотя бы оледеняющей серьезности в стиле «а-ля Доминик», а получила какой-то пошлый водевиль с самым неприятным послевкусием, заесть которое можно было только вкусностями Хелены.
И вот сижу я в своем «ниссане», который должен меня к этим самым вкусностям поскорее доставить, и битых десять минут безуспешно пытаюсь его завести. Как будто бы мне и без того недостаточно неприятностей на сегодня!