Грёзы и предостережения
Шрифт:
Широко открыла глаза, жадно впитывая очертания мужского тела. То ли ракурс был особо удачный, то ли сумрачный свет придавал картинке особой сексуальности, а может виной сбившееся мужское дыхание или то, как под моим взглядом бугор стал расти, натягивая штаны, но хоровод вопросов без ответа вдруг рассыпался, оставив одно единственное, острое как впившаяся заноза утверждение: «к черту всё!».
Повернув голову, сделала то, чего давно хотела — лизнула солоноватую кожу груди, спустилась до кубиков нижнего пресса, робко высвобождая зажатую руку, что значительно уменьшала мою маневренность. Рука, выскользнула с легким хлипаньем. Звук ударил
Губами провела по кромке оголенной коже, проникая языком под резинку штанов, а потом скользнули поверх ткани, горячим сбитым дыханием опаляя бугор. Слегка прикусила, прыгнувшую мне на встречу плоть, и напряженно остановилась от приглушенного стона. Рука все еще покоящаяся на моих ягодицах, легко смяла одну из них, погладила, вызывая у меня кошачье желание, потереться, в надежде получить больше ласки. Негромко хихикнула, от пришедшего в голову сравнения и, решив, пользоваться моментом полусонного состояния мужчины, стянула штаны, обнажая член.
Он тут же дернулся, как ванька-встанька, выпрямился, радуясь свободе. Высокий, бархатисто-гладкий, увитый проступающими венами, напрягшийся в ожидании продолжения. Провела языком по напряженно пульсирующей венке, добралась до головки, присосалась, смакуя горько-приторный вкус мужского возбуждения. Это так пошло. Развратно. Сладко. Наоборот мне хотелось смаковать еще и еще, посасывать, покусывать, заглатывая как можно глубже. Словно услышав это желание, мужчина повел бедрами и толкнулся мне в рот, крепче ухватив ягодицы. Протяжный стон, прозвучавший сладчайшей мелодией, отозвался чувственной дрожью во всем моем теле.
Миг. И все изменилось. Я и сама не поняла, как оказалась погребена под мужским телом, вжата в кровать с закинутыми за голову руками, перехваченными длинными мужскими пальцами, надежно сковавшими тонкие запястья.
— Что ты творишь? — прошипел он, угрожающе нависая, мне в лицо, обжигая потемневшими от страсти глазами.
Под впившимся взглядом, слизнула остатки его вкуса на губах. Пожала плечами, ощущая свою беззащитность, уязвимость перед этим мужчиной и почему-то не испытывала страха.
Оретт слегка качнулся, приближаясь ко мне, и я замерла в нетерпеливом ожидании поцелуя, отпрянул, крепче сжав губы. Разочарование, смешанное с торжеством, ощущением собственной власти над этим мужчиной, вытеснило все другие эмоции, бескомпромиссно подавив остатки сознательности:
— Бужу тебя, — невинно взмахнула ресницами, выгибая грудь навстречу жадному похотливому взгляду, потерлась, ерзая бедрами.
— Разбудила, — прорычал рейттар и смял мои губы, врываясь в рот языком.
Тонкая нить самообладания мужчины лопнула, и на меня обрушилась сошедшая с гор лавина, выпущенных из-под железного контроля чувств. Меня еще никогда так не целовали. Жадно. Непрерывно. Терзая мои губы с обжигающей страстью. Не давая сделать вдох. Бесконечно долго толкаясь в жаркую глубину моего рта. Играя моим языком, посасывая и покусывая. Выпивая мое дыхание. Разжигая костер страсти до самых звезд.
Не было никаких других прикосновений — только вжимающееся в меня тело и жадные голодные губы. Мои руки до боли зажаты в тисках его пальцев, тело вдавлено в постель раскатанным блинчиком, а его свободная рука крепко фиксирует голову. Не отстраниться, не отпрянуть от этого голодного хищника. Да мне и не хотелось. Закручивающийся
Оретт застонал, выпуская из сладкого плена мои истерзанные губы:
— Сейчас, — рука, удерживающая затылок, скользнула вниз, проникая под тонкую ткань трусиков.
Оставив в покое рот, мужчина переключился на шею, поцелуями исследуя яремную ямку, ключицы.
Пальцы, раздвигая складочки, скользнули вглубь и я, дернувшись, насадилась на них сильней. Застонала от недостаточной наполненности, захныкала моля о большем.
— Не успеем, — с сожалением пробормотал, загнано дышащий мне в шею, Оретт, лаская пальцем горошинку клитора.
Мужские губы вернулись к моим губам, вновь врываясь в мой рот языком.
Где-то отчаянно завопил гудок, и я дернулась от неожиданности, сильнее насаживаясь на пальцы. Закручивающийся узел сладострастия лопнул под этим быстрым нетерпеливым движением, даря какое-то странное ущербное высвобождение.
Несколько кратких минут недвижимости. Медленно затихающее возбужденное дыхание. Спешный поцелуй.
— Мне пора, — он соскользнул с меня так бесстрастно, будто и не было этой вспышки всепоглощающей неутолимой жажды обладания.
Вся в смятении я наблюдала, как по-военному быстро одевается рейттар. Только раз на спокойном безучастном лице отразилось недовольство, когда не получившая разрядку плоть не пожелала скрываться в штанах. Одно биение сердца и четкие выверенные движения без какой-либо суеты или неловкости. Пара минут и полностью собранный Оретт делает шаг к двери.
Закрываю глаза, пряча горечь. Так и уйдет? Бросит меня тут одну? Растерзанную, измотанную, разочарованную?
Легкий поцелуй в прикрытые веки и тихий шепот-обещание:
— Вечером вернусь. Не отходи от Нарсара.
Открываю глаза, преодолевая смущение, хочу спросить, но поздно… Хлопает, закрываясь, дверь.
И как он передвигается так стремительно?
Несколько долгих минут я нежилась в кровати, мечтательно зажмурив глаза и перебирая в голове происходящее. Поразительно, но в моем родном мире, я никогда не могла себе позволить такой мелочи как праздное валяние с утра — постоянно куда-то спешила, суетилась. Взрослея в детдоме, о такой радости могла только мечтать, а потом во взрослости дней для нее просто не находилось времени и сейчас впервые ощущала себя отдохнувшей, расслабленной, как в том призрачном отпуске в который я так и не решилась поехать.
Улыбнулась этим мыслям и довольно потянувшись, подскочила с кровати. Сейчас, когда страх разоблачения отступил, и предо мной не маячила прямая угроза быть схваченной и в лучшем случае убитой, я чувствовала себя свободной.
Купаясь, размышляла о жизни в новом мире, его особенностях, правилах и странностях. Мысли сами собой лениво перетекли на спавшего рядом со мной мужчину. Оретт меня удивлял, вызывал невольное уважение и притягивал. Кто бы ни был тому виной — брачный полет или одурманившие мои мозги благоухания, но мое спящее тело вдруг проснулось и теперь настойчиво требовало мужского внимания. А так как Оретт сам заявил, что мы связаны, то почему бы не сделать наше совместное существование более приятным? Разум и тело согласны, а глупое сердце мы спрашивать не будем. Все равно его никто не научил любви, а романтичные фильмы и книги оказались глупыми советчиками.