Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
— Не совсем. Во-первых, топор может быть вообще не причем. Возможно, топор просто фиксировался в качестве вещдока тем же следователем, точнее, как мы выяснили, следовательницей, но совсем по другому делу. Топор, который я видел на фотографии в инструкции, необязательно связан с банкой. Во-вторых, банка могла попасть к нам и до войны. В-третьих, отсутствие документов как раз неудивительно. Как вы сами сказали, товарищ генерал, огромное количество дел было утеряно во время войны или уничтожено после ареста Берии,
— И мы все еще не знаем, когда в эту банку поместили Субстанцию, — мрачно заметил
— Это я не могу сказать. Но думаю, что была. Все-таки вероятнее вещдоком была банка с Субстанцией, а не просто пустая банка.
— Ага, — совсем помрачнел генерал, — Но если Субстанция пятьдесят лет назад уже была у нас, в госбезопасности, почему тогда никто не обнаружил удивительных свойств Субстанции? И как она оказалась у Атиповой, которая никакого отношения к чекистам никогда не имела, за исключением того, что однажды арестовывалась по неизвестной причине?
— Не знаю, товарищ генерал. Я же аналитик, а тут для анализа слишком мало информации...
— Хорошо, Сагануренов. Работайте. Проверяйте печатные машинки, проверяйте ветеранов нашей службы, работавших во время войны, проверяйте вообще все. Езжайте в Италию, если нужно. Но кровь из носу выясните происхождение Субстанции.
— Ой... Так Италия это же капиталисты... Как же я... — перепугался Сагануренов. Закончив анализировать банку, он снова вспомнил, что находится в генеральском кабинете, и затревожился.
— Ничего, справитесь, — по-отечески добро произнес Бидонов, — Родина требует от вас подвига. А Италия уже давно не фашистская страна... Хм, слушайте, Сагануренов, а эту банку мог привезти сюда итальянский фашист? Итальянцы же участвовали в оккупации нашей страны? Какой-нибудь фашист мог привезти банку, а потом его арестовали за военные преступления, а банку оформили как вещдок. Вроде, все сходится.
— Совершенно невозможно, товарищ генерал.
— Почему? — удивился Бидонов.
— Дело в том, что после войны на территории СССР действительно имели место процессы против фашистских военных преступников, но ни в одном таком процессе ни разу не фигурировал ни один вещдок вообще, кроме костей и трупов. Все такие процессы основывались исключительно на свидетельских показаниях и эксгумациях массовых захоронений. Поэтому я считаю вашу версию предельно маловероятной. Это уже не говоря о том, что документы, касающиеся преступлений фашистов, у нас всегда бережно хранили и никогда не уничтожали. В отличие от дел, где преступниками выступали наши собственные советские граждане. Я не думаю, что банку привез фашист.
— Ладно, — пожал плечами Бидонов, — Прежде чем я отпущу вас, Сагануренов, я хотел бы получить одобрение на вашу миссию от присутствующих здесь товарищей.
Иностранец, расхаживавший по кабинету и куривший уже четвертую сигариллу подряд, остановился, посмотрел на Сагануренова своим абсолютно пустым и ничего не выражавшим взглядом, а потом быстро кивнул.
— Ну а вы, Герман, как считаете? — спросил генерал у человека в полосатом галстуке, — Справится Сагануренов с поставленной задачей? Можем мы ему это поручить? Не слишком рискуем?
— Полагаю, что риск в данном случае полностью оправдан, — ответил Герман, — Парень он вижу действительно умный. Просто
— Так это... — растерялся Сагануренов, — Мама говорит, сейчас девушки не очень... Обманывают, изменяют... Поэтому не на ком жениться... Но я подумаю... Про женитьбу... И детей...
— Подумайте, обязательно подумайте, — сказал Герман, — Ведь дети — это же прекрасно. Дети — единственное доброе, что есть в нашем мире. Вы согласны?
Самый опасный оперативник III
Август 1991
Сагануренов только что прилетел из Италии, но сразу понял, что что-то не так.
Небо над городом заволокло молочной дымкой, шел мелкий дождик. По улицам гуляли не по-августовски холодные ветра. Все было каким-то серым и нереальным.
Охраны в аэропорту было раз в пять больше, чем когда Сагануренов улетал. Он сразу же позвонил из автомата маме, и выяснил, что у нее все в порядке, мама смотрела по телевизору балет.
Люди на улицах были слишком злыми, напряженными и растерянными даже для советских граждан. После теплой и счастливой Италии все казалось особенно мрачным.
Сагануренов хотел сесть в автобус или взять такси, но почему-то ни того, ни другого не было. Он пошел пешком. Проходя мимо гастронома, Сагануренов заметил, что витрина разбита, потом из витрины вылезли трое мужиков с бутылками в руках.
У Сагануренова был с собой подарок из Италии для генерала Бидонова — бутылка граппы. Он нес бутылку в плетеной авоське, которую ему дала мама перед поездкой заграницу. Весь свой остальной багаж Сагануренов по рассеянности забыл в гостиничном номере в Палермо.
Видя, что в родном городе творится что-то неладное, Сагануренов скорее ушел подальше от разграбляемого гастронома, пока бандиты не отняли у него авоську с граппой.
Но на следующей улице ему пришлось остановиться, по ней ехала колонна танков. На броне сидели солдаты с автоматами, и Сагануренов совсем перепугался. Из разговоров прохожих он ничего не понял, а спрашивать Сагануренов боялся. Кроме того, прохожие бросали недобрые взгляды на его авоську с бутылкой. Дождавшись, когда танки проедут, Сагануренов побежал дальше бегом. Ему было не лень бежать, потому что было страшно. Нужно скорее добраться до генерала Бидонова и подарить ему граппу, пока ее не отобрали хулиганы. Тем более что генерал приказал Сагануренову явиться с докладом немедленно по прилету.
В квартале от здания двадцать седьмого управления КГБ Сагануренов наткнулся на группу людей, избивавших кого-то ногами. Он не знал, кого и за что бьют, и скорее свернул на соседнюю улицу.
Когда Сагануренов наконец добрался до бетонной громады здания двадцать седьмого управления, он совсем запыхался и устал. Здесь все выглядело вполне нормально, разве что машин перед зданием почти совсем не было. Стоявший обычно перед входом милиционер тоже куда-то исчез.
Сагануренов заранее нашарил в кармане удостоверение, немного отдохнул и толкнул тяжелую самшитовую дверь. Но показывать удостоверение оказалось некому. Холл управления был пуст, даже охранник за пуленепробиваемым стеклом отсутствовал.