Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
Не дождавшись ответа от Грюнчкова, Герман повернулся к толпе:
— Вы все наверняка смотрели телевизор, когда у нас еще было телевидение, вы все читали газеты. Скажите мне, кто начал проект «Грибификация»?
— Президент, — закричала Шаваточева.
— Президент! Старый алкаш! Он начал! — заволновалась толпа.
Герман кивнул:
— А меня хоть раз показывали по телику? Или про меня хоть однажды писали в газетах? Вообще, мое светлое имя хоть раз хоть где-нибудь упоминалось в связи с проектом «Грибификация»?
— Нет! Никогда! Клевета на Германа! В Молотилку клеветника! — заметалась толпа.
Все
— К сожалению, сейчас с нами нет профессора-колдуньи Плазмидовой, — продолжал тем временем Герман, — А она, как вам всем известно, была техническим директором проекта «Грибификация». И она бы безусловно подтвердила всем нам, что я никогда не имел никакого отношения к грибификации. Однако ее тут нет, и кроме того, я не думаю, что есть необходимость слушать колдунью. Бредовость твоей болтовни очевидна всем и так, Грюнчков. Но прежде, чем ты получишь свое заслуженное наказание, я хотел бы прояснить один вопрос. Где ты наслушался этого бреда, Грюнчков? Откуда ты все это высрал, проще говоря?
На площади повисла тишина. Герман ждал ответа, и наконец Грюнчков пробормотал:
— Я.. Мой дядюшка...
— Ну. Говори. Что там твой дядюшка?
— Мой дядюшка... — Грюнчков судорожно сглотнул, — Он был генералом КГБ. Он рассказал мне все это.
— И как же твой дядюшка мог все это рассказать обо мне, если он даже не был знаком со мной, блядь? Я за свою жизнь не видел ни одного генерала КГБ! И с тобой, Грюнчков, я тоже познакомился два месяца назад, если мне не изменяет память. Как же ты расспрашивал своего дорогого дядюшку обо мне, даже не зная меня вообще? Как такое возможно? Отвечай!
— Он... Он говорил о человеке похожем на тебя. По имени Герман. Ты тогда служил в Федеральном Бюро Республики, и был еще без бороды. Но... Ведь это все теперь неважно, да? Это же все ложь? Я теперь сам понимаю, что это все грязная ложь. Дядюшка ошибся. Или я что-то путаю. Прости меня, Герман, пожалуйста...
— Стоп. Я, кажется, вспомнил. Твоего дядюшку вроде показывали по телику, — Герман нахмурился и повернулся к толпе:
— Это тот самый генерал, который лет пять назад пытался устроить переворот и свергнуть Президента. Президент еще заставил его сожрать советский флаг перед телекамерами, а потом выслал в Северную Корею без права возвращения. Помню, этот генерал еще по старой памяти пытался называть Президента «товарищем», а Президент на это ответил, что все товарищи в Пхеньяне. Хороший у тебя источник информации, Грюнчков, ничего не скажешь.
Толпа снова заржала, а Грюнчков замямлил:
— Но ведь не было никакого переворота... Это Президент... Это была провокация. И флаг он не смог съесть, только чуть обсосал...
— Сейчас, Грюнчков, совершенно не имеет значения, какие там провокации устраивал старый алкаш, и что там и как обсосал твой дядюшка, — перебил Герман, — Подумай лучше вот о чем. За твои поганые речи тебе надо бы вырезать язык, чтобы ты был потише впредь. Но как ты помнишь, я милосерден, поэтому я предоставлю тебе возможность выбора.
— Я... Герман....
— Выбирай, сука! — закричал Герман, — Если не выберешь — я сперва отрежу тебе язык и дам пару дней пожить без него, а уже потом скормлю Молотилке. Быстрее.
Но Грюнчков только трясся и мямлил, ничего членораздельного он сказать не мог. Тогда Герман обратился к толпе:
— Давай тогда послушаем мнение народа. Как вы считаете? Что мне делать с племянником генерала? Язык или Молотилка?
Толпа собравшихся на площади забилась в экстазе, опьяненная свободой выбора:
— Молотилка! Язык! Молотить! Резать!
Мнения германцев определенно разделились, начальник псарни Зибура, требовавший отрезать подсудимому язык, даже чуть не подрался со своим соседом, который желал отправить Грюнчкова в Молотилку.
Герман поднял вверх руку, требуя тишины, а затем обратился к стоявшим на трибуне:
— А вы что думаете?
— Язык, — ответила Люба, — Нам не хватает рабов. А таскать кирпичи и мешки он сможет и без языка.
— Солидарен, — кивнул Блинкрошев.
Герман вопросительно посмотрел на Хрулеева. Тот пожал плечами:
— Я бы на его месте предпочел язык.
— Мда? — Герман прищурился, — Надеюсь, ты никогда не будешь на его месте, Хрулеев.
Мнением стоявших на трибуне ордынца и блондинки Герман интересоваться не стал, вместо этого он приказал:
— К кузнецу Грюнчкова. Пусть этому клеветнику отрежут язык и выжгут красивый номер на лбу. С этого момента Грюнчков больше не германец, он раб.
Грюнчков весь обмяк, его трясло, сейчас он напоминал не человека, а холодец. Двое охранников утащили Грюнчкова куда-то за силосный бак с квашеной капустой, там хлопнула железная калитка. Но сам кузнец, клеймивший рабов, стоял сейчас здесь же на площади, в первом ряду, предназначенном для высоких градусов. Хрулеев подумал, что, наверное, кузнец займется Грюнчковым позднее, когда собрание закончится.
Оставалась еще одна, последняя подсудимая — изможденная женщина с ржавой железной крошкой в грязных волосах, но Герман заявил:
— Я устал. Не хочу больше судить. В тюрьму ее.
Женщина заорала:
— Нет, не пойду! Я же умру там, я подыхаю от голода! Герман, я прошу тебя — осуди меня!
— Нет, — поморщился Герман, — Я устал. В тюрьму. Я осужу тебя попозже. Может быть, на следующей неделе.
— Не пойду! Брось меня в Молотилку! Не пойду! Ты — говно, Герман! Говно, убей меня!
— Да заткните уже ей рот, — взревел Блинкрошев.
Шнайдер ударил женщину прикладом по голове, череп хрустнул, женщина упала.
— Пока я ваш вождь никого не казнят без суда и следствия. Мы же не дикари, — назидательно произнес Герман, возвращая Любе бумагу со списком подсудимых.
Женщину утащили обратно в тюрьму. Герман осмотрелся, а потом вдруг уставился на ордынца и блондинку, как будто видел их впервые. Вождь потер руки, его глаза заговорщицки заблестели:
— Ага. Самое сладкое и интересное я оставил напоследок. Вы меня знаете, я люблю сюрпризы. Итак, мы вплотную приблизились к победе. У меня есть важная информация, которая определит все наши действия на ближайшее время. И эту информацию вам сейчас сообщит Айрат. Айрат, прошу тебя.