Грибы на асфальте

Дубровин Евгений

Мы с Димкой вытащили карандаши и записали ее адрес. А дотом случилось невероятное. Ледяная принцесса прикоснулась губами к моей щеке. Димка машинально подставил свою щеку. Но Катя повернулась и ушла.

Я так и не понял, почему это произошло. Не понимаю и до сих пор.

Недавно я был у них. У Димки с Катей. Они живут на самом краю села в маленьком домике, который совсем не видно из-за тополей.

Я пришел поздравить Димку с выборами в председатели. Димка принес бутылку водки. Как ни странно, он остался прежним. Только превратился из бычка-крепыша в настоящего богатыря.

Да

и Катя тоже осталась сама собой, Ледяной принцессой. Она только пополнела чуть-чуть, медленнее стали движения, мягче голос, спокойнее взгляд.

Откровенного разговора не получилось. Нам что-то мешало. Может быть, тот детский поцелуй или то обстоятельство, что я еще студент, а Димка уже не Димка, а Дмитрий Федорович. А может, виной всему был мой модный костюм. Среди простой деревенской обстановки я, наверно, выглядел вычурно.

Прощаясь, Димка крепко сжал мне пальцы. Я невольно поморщился. Он смущенно выпустил мою руку из своей лапищи. Она была у него широкая, словно лопата, грубая, мозолистая, с задубевшей шероховатой кожей.

— Извините, — усмехнулся он, — забыл, что вы городской. Мы тут привыкли жить во всю ивановскую.

Бывший друг упорно называл меня все время на «вы».

— Ничего, — пробормотал я.

— Просим прощения, — усмехнулся он еще раз. — Заходите.

— Заходи, сказала Катя и опустила длинные ресницы.

* * *

— Все в порядке, — сказал, подходя к нам, Ким. — Два семяпровода оказались забитыми.А я думал, шестерня сломалась.

Я взобрался в седло. Все-таки «Летучий Голландец молодчина! Вместо того чтобы сломать шестерню, он всего-навсего забил семяпроводы.

Мы кончили поздно вечером. Когда я вылез из седла, сделанного из старого одеяла, все поплыло у меня перед глазами. Изнутри к горлу подкатился скользкий противный ком.

Это был приступ самой настоящей морской болезни.

— Сегодня высеяли пять кило! — крикнул Ким. Целых пять кило? Нет, жизнь все-таки прекрасна

Вацлав Кобзиков исповедуется

Дома нас ожидало фантастическое зрелище.

Вацлав Кобзиков лежал полуголый на кровати и сосал из бутылки пиво. Стол был уставлен яствами: консервами «Печень трески натуральная в масле», «Зеленый горошек», «Солянка овощная» и пивными бутылками. Повсюду валялись кожура от колбасы и огрызки сыра. Если учесть, что еще утром у ветврача не имелось ни копейки, а до стипендии было так же далеко, как в сказке о сестрице Аленушке до колодца, то наше изумление можно было понять.

— У тебя умерла бабушка?

Кобзиков посмотрел на меня сонными, слипающимися глазами и ничего не ответил. Он сильно напоминал хорошо закусившего удава, и мне даже показалось, что в его кругло торчащем животе что-то слабо шевелится.

— Ты нашел мумию египетского фараона?

— Нет.., ик… сдал курятник.

— Я тебя серьезно спрашиваю.

— Не видишь, —

сказал Ким, — человек объелся? У него бред.

Но Кобзиков не мог сердиться.

— Нет, серьезно, ребята… ик… я передислоцировал «вооруженные силы» на чердак.

— Расскажи подробней, — попросил я.

— Извольте. Сижу я, значит, на крыльце и думаю: не утянуть ли Егорычевы кальсоны, которые прямо сами свешиваются мне в руки с веревки? Продать — пирожков накупить можно. Вдруг появляются двое. Он и она. Юнцы. «Не вы хозяин дома будете?» — спрашивают. «Допустим», — отвечаю я уклончиво. Тогда они безнадежными голосами говорят:«Не найдется у вас комнатки? Молодожены мы, студенты». Окинул я с крыльца «Ноев ковчег» взглядом и отвечаю: «Нет. Все занято». Они повернулись и пошли, печальные такие. Жалко мне их стало. Зыркнул я на Егорычеву халупу второй раз, и вдруг меня осенила гениальная идея. «Стойте! — кричу. — Хотите пока занять вот этот сарайчик? Петушка мы куда-нибудь переселим». Если бы вы видели, как они обрадовались! Я тоже за них обрадовался и не заметил, как мне задаток сунули.

Кобзиков тяжело перевел дух и потянулся к бутылке с пивом.

— Живодеры вы с хозяином, — проворчал Ким. Он съел кусок плавленого сыра и пошел провожать Тину. Я попытался было углубиться в расчеты, но запах яств раздражал меня. Машинально я отщипнул булку.

— Ешь, ешь, — вкрадчиво сказал Кобзиков. Я не заставил себя долго упрашивать.

— Можешь и консервы съесть.

Несколько удивленный, я открыл «Печень трески натуральную в масле» и принялся опустошать банку.

— Может, ты пива хочешь? Не стесняйся.

Тут я с подозрением оглядел Кобзикова. Чересчур уж хлебосольная была у него физиономия.

— Признайся, что тебе от меня надо? — спросил я.

Ветврач замахал руками.

— Что ты! Что ты! Вижу — голодный, почему не угостить? Сегодня — я тебя, завтра — ты меня. Услуга за услугу. На том и свет держится. Допустим, надо сходить за обувью…

Я перестал есть и насторожился:

— Что еще за обувь?

— Да так, ерунда. Забыл в гостях туфлю. Я тебе рассказывал. Самому, понимаешь, неудобно.

— Значит, мне надо идти за туфлей?

— Ну да. Пришел, взял и ушел. Что здесь такого?

— Я отодвинул от себя еду.

— Спасибо. Мне пока еще жить хочется.

— Чудак, — вскочил Кобзиков с кровати. — Абсолютно никакого риска! Я все разведал. Полковник сегодня трудится во вторую смену, полковница на даче. Дома одна моя Дульцинея. Скажешь ей: «Здравствуй, Диночка. Вацлав просил тебя вернуть ему обувь». Вот и вое. Она тебе вернет, и ты сразу ходу.

— А почему сам не хочешь?

— Я вижу, ты совсем профан в любовных делах. Мне же придется тогда остаться!

— Ну и оставайся. Разве она тебе не нравится?

— Нравится. Но есть одно обстоятельство. Так называемый критерий времени.

— Что это за чертовщина?

— Ну, понимаешь… сегодня у меня еще два свидания. А как я пойду, если туфли одной нет? Ну как, Ген?..

— Нет.

Кобзиков возбужденно забегал по комнате.

— Слушай.! Я отдам тебе все, что на столе!

— Нет!

— И еще бутылку сверх того, — соблазнял Вацлав.