Грибы на асфальте
Шрифт:
Кобзиков уже пылал, как настольная лампа, и старался на нас не смотреть. Мы слушали, разинув рты. Неужели в довершение ко всему вечный жених еще и лунатик? О боги!
Мне никогда еще не приходилось наблюдать Вацлава Кобзикова смущенным. И Киму, разумеется. Я видел, что капитан колеблется. Подложить греку свинью или нет? Соблазн был слишком велик. Наверно, перед глазами Кима в это время проходили вереницей все обиды, насмешки, издевательства, на которые Вацлав Кобзиков отнюдь не был скуп. В то же время месть была слишком жестокой.
— Вы не знаете, лунатикам разрешают жениться? — выпалил он.
— Жениться? Право, не знаю… А что, разве Кобзиков до сих пор…
— Да.
Мы уставились на девчушку. Как она воспримет этот удар?
— Глаза у феи заблестели. Но увы, в них было лишь одно любопытство. Или это игра?
Лицо капитана стало жестким. Наступила минута, которой мой начальник ожидал долго. Стало ясно, что Ким расскажет все, ибо он уже догадался: сегодняшняя гостья играет в жизни Кобзикова какую-то немалую роль. Может, это одна из «невест»? Тем лучше!
Ким был простым малым, и мысли легко читались на его высоком челе. Кобзиков, видно, тоже все прочитал, потому что, забыв про самолюбие, пискнул:
— Не надо!..
— Конкретной невесты пока нет, — медленно и обстоятельно, как и все, «то он делал, сказал капитан. — Есть цель абстрактная — дочь министра.
— Вот как!
— Да. Во имя этого приносятся жертвы, одна из которых — вы. Найденный предмет дамского туалета не был потерян.
— Это правда, Кобзиков? — спросила голубоглазая фея.
— Кобзиков встал и вытянул руки по швам.
— Нет, — соврал он нагло. — Они треплются. Они изобретают сеялку и немного того…
— А то смотрите, у меня есть подружка. Правда, не дочь, а племянница министра. Могу познакомить.
— Нет, нет! — испугался грек. — У меня и в мыслях не было…
Вид у Вацлава был пришибленный и жалкий. Фея взяла его под руку.
— До свидания. Вацлав меня немного проводит. Они ушли.
— Наглая особа! — сказала Тина, когда захлопнулась дверь. — Туда же, в любовь играет!
— Ах, Тиночка, Тиночка, никак не можешь простить улыбки!
— Натворил, наверно, что-нибудь, а теперь…И чего они в нем находят? Как можно преуспевать с такими вульгарными манерами?!
— Эрудиция, талия, интеллект.
— У меня тоже все это есть, — обиделся Ким. — Однако меня никто не любит!
Мы с Тиной переглянулись. Нашего капитана потянуло на лирику! Вот так, не мсти другим.
— А я, Кимочка?
— И ты. Я же вижу. Bсe с Рыковым да с Рыковым.
— Ах ты, дурачок лысый! Начались нежности.
— Пусти! — ворчал Ким, отбиваясь от Тины. — Я не ревную, я предупреждаю!..
Распахнулась дверь. В комнату быстро вошел Вацлав. Я ожидал скандала, но грек, остановившись у окна, принялся барабанить пальцами по стеклу.
— Ты-ры-ры-ры! — запел он мерзким голосом, задумчиво вертя банку с суриком.
Бывают
— Берегись! — крикнул я Киму, бросаясь грудью на чертеж.
В ту же секунду мимо моего уха просвистела банка, распространяя противный запах краски…
Вацлав рыскал по комнате.
Это уже был не Кобзиков, а вождь племени краснокожих, вступивший на тропу войны. В нас летели щетки, помидоры, хлеб, книги. Сначала мы, ошарашенные бурным и непонятным натиском, лишь подставляли бока и спины предметам, защищая чертежи, а потом сами перешли в наступление. Через десять минут отчаянной борьбы жених был запеленат в одеяло, связан бельевой веревкой и уложен на кровать.
— Гады! Крокодилы! Паразиты! — изрыгал обезвреженный ветврач. — Остригу ночью, как овец!
Лишь после того как Ким пообещал заткнуть ему рот тряпкой, грек замолчал. С полчаса он зло сопел и бубнил себе под нос, но скоро отошел: Кобзиков был не злопамятным человеком.
— Ладно, — сказал он. — Развязывай. Не буду рвать вашу кретиническую сеялку.
Мы распутали вечного жениха и сели за расчеты. Наступила тишина. Только Вацлав нервно расхаживал из угла в угол. Всем было немного неловко. Я не выдержал первый.
— Слышь, брось мотаться! Расскажи лучше, кто была она?
— Секретарь горкома комсомола, вот кто!
— Кончай!.. Кобзиков взвился.
— «Кончай», «кончай»! Раньше вам, харям, кончать надо было. Натрепались! Я сгореть могу за милую душу. Ты знаешь этого человека? Нет? А я знаю! Бантики, челочки, ямочка, кисочка!.. Под маменькину дочку работает. А у самой рука, как у тигра. Цапнет — не пикнешь!
Я невольно рассмеялся. У этой-то девчурки — рука тигра?1
— Во-во, смейся! Все сначала смеются. И я смеялся. Рассказать, как она меня от лунатизма вылечила?
— Валяй!
Грек присел на кровать.
— Откуда она взялась, эта болезнь, не знаю. Может, заразил кто. В общем обнаружил я ее еще на третьем курсе. Выпили мы один раз бутылочку с приятелем, бутербродиками закусили, культурненько этак, по-хорошему. Проводил я его, потом лег спать. Просыпаюсь от холода. Стою я в майке и трусах (дело зимой было) на крыше общежития и держусь за печную трубу. Ветер воет, звезды мерцают, псы от стужи за рекой вопят, Жутко мне стало, начал пробираться к чердачному окну — глядь, вся крыша босыми ногами истоптана, а некоторые аж по самому краю… Да… А дом, учти, шестиэтажный. Оборвалось у меня сердце. Ну, думаю, Ваца, пропал ты вконец. Лунатик! Пить вроде бросать надо, а разве удержишься? То экзамен сдал, то стипендию получил, то дружок хороший пришел. Сделал себе ремни специальные к кровати привязываться: как упаду на койку — они сами меня запутывают…