Гридень и Ратная школа!
Шрифт:
— Так после обеда оно. Нам поэтому и дали с утреца отдохнуть, чтоб в грязь лицом не ударили перед княжьими людьми.
— Чего это они смотрины решили устроить, из-за тебя поди? — приподнимает смоляные бровки Рогнеда.
— Как бы не так, сотник поведал, что давно они обещались с визитом нагрянуть. Проверяющие это от князя. Будут нос везде совать да оценивать, как командиры наши справляются. Может и к тебе заглянут.
— А и пусть заглядывают, у меня всё чинно да ровно, — отмахивается Рогнеда, а затем с хитринкой во взгляде добавляет. — Разве,
— Так не поверят, разве ж к такой красе кто попало ходит. Придётся сказать, что суженый я.
— Губу закатай суженный, лучше делом займись, — снова прикрывается газетой Рогнеда, на этот раз, чтобы скрыть пылающие от смущения щёчки.
А ведь права она, что-то я отвлёкся. С Дуболомом надобно закончить, а то до обеда времени в обрез, а мне ещё патроны его расковыривать. Они у него нестандартные, такие мне ещё не попадались. Вроде обычные как от охотничьего ружья, разве что размером поболе, но внутри у них не дробь привычная, а многогранники точёные. Причём так ладно между собою слепленные, что в патрон их целая куча помещается. Такой-то дробью можно и дерево знатно посечь, видать, поэтому ружьё Дуболом и прозывают.
Закончил я с громоздким помповым дробовиком аккурат к обеду. Осталось только собрать его, да в божеский вид привести, но для этого мне голову напрягать не надо, а значит, можно и языком почесать.
— Госпожа десятник, вы только не серчайте, давно спросить хотел, что за шрам такой у вас на виске? Будто от пули.
Сквозь чёрные короткие волосы и впрямь проглядывался шрам. По виду словно кратер на Луне, но при этом на диво аккуратный.
— А чего серчать? — пожимает плечами Рогнеда. — От пули это ранение и есть. Боевое — таким гордиться надо. Меня из-за него в тыл и сослали, а то с памятью беда какая-то приключилась. Совсем не помню я, как в бою его получила, да и боя самого не помню.
Вот тебе Стоум и способ надёжный, как в тылу затихариться. Надо только пулю себе в висок засадить, а потом можно и на хлебной должности сидеть да горя не знать. Хороший план, жаль только рисковый слегка.
Дальше расспрашивать не стал, хоть и говорит десятник, что шрам боевой — повод для гордости, но потеря памяти это вам не шутки. Такая напасть кого хошь из колеи выбьет, даже столь бойкую девицу, как Рогнеда. А потому, надобно скорее тему менять, чтобы и дальше на больное не давить. Благо у меня и повод подходящий имеется, вон он в руках у Рогнеды страницами шелестит.
— А чего у нас нынче в газетах пишут?
— Да всё то же, — со скукой молвит десятник. — Подвиги ратные восхваляют, да мастеров рукастых привечают.
— И какие у нас вести нынче с полей бранных?
— Да вот, пишут, что Мёртвый отряд чутка покуролесил.
— Мёртвый отряд, а это кто такие?
— Неужто не знаешь?! — Рогнеда от удивления аж газету в сторонку откладывает, да бровки домиком собирает. — Да быть того не может, чтобы не слыхал ты о них!
Слыхать, то слыхал, но думаю Рогнеде поболе
— Может и слыхал да запамятовал, и чем славны эти доблестные вои?
— Подвигов у них немало, но о самом главном и дети мАлые знают. Даже песня в народе ходит…
Рогнеда на секунду прикрывает глаза, будто бы собираясь с мыслями, а затем, словно заправский барабанщик, начинает отстукивать по столу незамысловатую мелодию.
— Тук, тук, тук-тук-тук.
Спустя несколько секунд таких постукиваний до меня доносится первый напев.
Саксы выпустили газ
Сотни душ прибрав за раз
И вдруг увидели враги
Как снова встали мертвяки,
Зааарево, смерть и яд
В атаку идёт Мёртвый отряд
Они идут, чтоб победить
Что мертво, то уже не убить,
Их всех рвёт, знав исход,
Они всё равно идут вперёд,
В воздухе повисает тишина.
Мне и до этого доводилось слышать песнь “О Мёртвом отряде”, но ни из чьих уст она ещё не звучала столь завораживающе. Я будто бы сам побывал на том самом поле и стал свидетелем зарождения знаменитого эскадрона смерти.
— Песнь сия о том, как тысячу наших доблестных воев взяли в окружение на восточной границе. Случилось это без малого десять лет тому, в день, когда Крестители впервые использовали оружие своё смрадное, газом ядовитым именуемое. Тогда немало наших полегло, но даже будучи отравленными насмерть, бились они, как и подобает, до последнего вздоха. А вёл их в том бою твой собрат по ремеслу и побратим Людоты Коваля. Да он и сейчас их ведёт, тех немногих выживших — бессменный командир Мёртвого отряда Войтех Мертвоголов.
Опять этот Людота, что ни день так имя его всплывает. Прямо не мертвец из прошлого, а какое-то бельмо на моём глазу.
— Собрат мой значит, а чем он славен этот Войтех? Может, сковал оружие какое необычное?
— Молва ходит, будто газ тот смрадный он приручил да на службу себе поставил и теперь травит им крестителей, словно крыс поганых. Бьёт их их же оружием.
— Охушки-воробушки!
А ведь верно, как я сам об этом не подумал. Не живое и не бывшее когда-то живым — разве формулировка сия газу не под стать? Вот ведь хитрый шельмец этот Мертвоголов! Мало того, что оружие врага прихватил под шумок, так он ещё и изучить его умудрился. Не знаю, какой он из себя командир, но мужик он, сразу видно, башковитый.
— Ну а ты как хотел, не зря же он в Дланях Сварога числится, да ещё и в первой пятёрке.
— А сколько их вообще Дланей Сварога этих?
— Мало. Не больше десятка на всю Славию наберётся. Редкие они птицы. Самородки каких поискать, даже тебе до них далеко.
Ну это ещё бабка надвое сказала, кому до кого далеко. С моими-то знаниями я этих аборигенов вмиг за пояс заткну. Но одного у местных не отнять, есть и среди них смекалистые — это же надо газ сковать!
Ну да ладно их нахваливать, пора бы и о деяниях их славных узнать.