Григорьев пруд
Шрифт:
— Следующий! — крикнул Юрий.
— Можно? — Леонтий выступил вперед.
Юрий, не ожидавший увидеть здесь своего бригадира, густо покраснел, хрипловато проговорил:
— Пожалуйста.
Уже первый удар Леонтия вызвал у болельщиков иронический шепоток, а когда стало ясно, что Леонтий, как выразился вернувшийся из коридорчика прыщеватый, «годен только для жаркого», над ним беззлобно и откровенно посмеивались.
— Все! — сказал прыщеватый и чуть ли не с силой выхватил кий. — Давай, Борода, контровую.
— Я не буду... Потом...
— А-а, сдрейфил?.. Нет уж, давай.
— Я
Но прыщеватый подскочил к Юрию и притиснул его в угол. Леонтий положил руку ему на плечо.
— Он со мной пойдет. Играть не будет.
— Катись-ка ты, папаша! — дернулся прыщеватый. — Защитничек нашелся! Играть научись!
Леонтий резким движением рванул на себя прыщеватого.
— Сопляк!
— Что?! Драться?! — завопил прыщеватый и отскочил к ребятам, кольцом окружавшим Леонтия и Юрия.
— Перестань, Гусь. Не связывайся. Рассыплется, а потом отвечай! — сказал высокий, с длинными волосами парень.
— Пойдемте отсюда, не надо, — шепнул Леонтию Юрий. — Я все объясню.
Юрий выглядел растерянно и жалко.
— Ладно, пошли.
Всю дорогу до ворот стадиона они прошли молча. Леонтий думал, что Юрий, как только выйдет из бильярдной, заговорит с ним, но тот, шагая чуть впереди, ни разу не обернулся. К нему после этой внезапной стычки никак не приходили нужные слова, а общие, красивые, которые так и вертелись на языке, говорить не хотелось. Эх, взять да встряхнуть Юрия, но разве это поможет? На его месте Алексей Иванович давно бы договорился с парнем, а он? Нет, не получится из него воспитатель! Это уж точно. Вчера не мог с Федором поговорить, а сейчас вот идет с Юрием и молчит, ждет, когда тот сам начнет жалобиться. А почему Юрий должен жалобиться? Может, наоборот, одного желает, чтоб тот ушел. А ведь шел Леонтий к Юрию с тем, чтобы серьезно, по душам, поговорить. А что выходит? Можно сказать, ничего...
— Вот что, Юра, ты не срами мать, не подводи ее, — только и сказал он, да и сказал не строго, а тихо, будто просил, а не требовал.
Юрий опять промолчал. Сказал бы что-нибудь, все полегче было бы. Нет, молчит, как в рот воды набрал. А может, встряхнуть его, как этого, прыщеватого? И вдруг такая злость взяла Леонтия на этого прыщеватого, что решительно подумал: «Вернусь в бильярдную сейчас же».
И как только скрылся Юрий за углом своего дома, Леонтий зашагал обратно на стадион, но бильярдная была уже закрыта на замок. «Удрал, — с досадой подумал Леонтий. — Ничего, доберусь еще».
И, наверно, сходил бы на следующий день, но утром подошел к нему Юрий, попросил:
— Леонтий Михайлович, не приходите больше в бильярдную. Меня там не будет. Слово даю.
— Ладно, — согласился Леонтий. — Не пойду, но в комитет комсомола загляну. Пусть поговорят с директором стадиона.
— Бригадира, срочно! — крикнули из лавы, и Леонтий, хотевший что-то еще сказать, успел только крикнуть:
— Смотри не подводи! — и скрылся в лаве.
Юрий облегченно вздохнул. Не ожидал, что так неожиданно закончится разговор. А он был необходим. Он должен был предупредить бригадира, оберечь его от беды.
И зачем Леонтий Михайлович пришел в бильярдную? Зачем он связался с
Этот Гусь способен на всякое. Не зря его побаиваются дружки. Юрий давно бы с ним развязался, да не может решиться. Да и как решишься: Гусь не прощает измены. Не раз уже клял себя Юрий за тот вечер, когда он впервые до одури напился у знакомого товарища. Напился с тоски, с того, что не поступил в институт, что пришлось идти на шахту, в рабочие. На этом вечере столкнулся он впервые с Гусем и его дружками.
В последнее время все чаще стали собираться в бильярдной. Гусь хотел научиться играть, но у него ничего не получалось. Вот и вчера он проиграл. Уже в который раз. Это его сильно бесило. Не мог он примириться с тем, что кто-то другой умеет играть лучше его.
Ах, если бы знать, что так все получится, то он бы остался дома. Пусть бы Леонтий Михайлович вместе с матерью поговорил с ним, пристыдил бы. Но так ли? Даже если бы и знал, то все равно бы не остался дома. Ведь пришел Ушаков потому, что он, не спрося разрешения, самовольно ушел в воскресенье с работы. А почему? Потому что Гусь назначил ему встречу в бильярдной ровно в шесть вечера. И он испугался. Да, он боится Гуся, его дружков... И терпеливо ждет, когда они оставят его в покое. Но нет, не оставят. Ладно, он будет ходить, лишь бы Леонтий Михайлович не появлялся больше в бильярдной. Но поверил ли Ушаков ему? Может, еще раз подойти, еще раз спросить?
От этих мыслей его оторвал Потапов.
— Фу, едва догнал... Ну и разогнался ты, — весело заговорил он, подхватив Юрия под руку. — Придержи старика. Упаду.
— Разве мы с вами будем работать?
— А то как же! Придется сегодня дорожки в конвейерном штреке вместе чистить. А что, надоел? — И настороженно взглянул на Юрия.
— Я не знал, — пожал плечами Юрий. — Мне все равно.
— Ну, не скажи. На тебе раньше одежки было — ой-ой! А сейчас? Одна фуфайка, да и ту скинешь... Пожалел, поди, не раз, что сюда направили. Так? Пожалел?
— Меня перевели. Могли и выгнать.
— Ага, значит, пожалели. Добро.
Потапов говорил много, надоедливо, как всегда, но Юрия это ничуть не раздражало: он почему-то быстро привык к этому ворчливому, вечно недовольному старику. И сам не мог объяснить, почему. Может, ему было с Потаповым легко? Ни с кем Юрий не делился своими мыслями, а вот Потапову в первый же день рассказал о себе почти все. Внимательно выслушал его напарник, вздохнул:
— Одному лед, а другому мед. Нда-а...
— Верно, что ты вчера бунт объявил? — спросил после короткого молчания Потапов.
— Было, — признался Юрий.
— Что так? Могут и здесь попросить с работы. Не станут валандаться. У них это недолго.
Юрий подумал о Леонтии Михайловиче, о своей тревоге, и впервые ему не понравился насмешливый голос Потапова.
— Об этом не надо, — перебил он напарника и ускорил шаги.
— Эка разбежался, — с обидой в голосе проговорил Потапов, догоняя Юрия, и неожиданно рассмеялся. — Не надо, так не надо... Пусть начальство за нас думает.