Григорьев пруд
Шрифт:
Саша подвинулся ближе к кровати, вгляделся в портрет. Скуластые щеки, крепкий раздвоенный подбородок, высокий лоб, прикрытый густой прядью волос, и глаза в глубоких затемненных впадинах, широкие, распахнутые настежь, глядевшие прямо, уверенно. И смотрел в эти глаза Саша и чувствовал себя неловко: до сих пор он не выполнил сыновьей клятвы, данной отцу вот здесь, на этом месте, чуть больше полгода назад.
Кто-то пристально смотрел на Сашу. Он оглянулся — в дверях стоял Петро. Он улыбался, но улыбался странно — не то как пьяный, не то как трезвый, и Саша снова вспомнил настороженный взгляд Августы, но вместо того, чтоб сказать что-то,
Саша подождал, когда к нему подойдет зять, уже готовясь ответить на любой его вопрос, даже самый обидный для себя. Пока же подал руку, сказал:
— Здравствуй, Петро.
Широкой ладонью захватил руку Саши Петро, но не ответил на приветствие, а, прижав Сашу в угол между столом и подоконником, неожиданно проговорил:
— Сними очки.
— Зачем? — удивился Саша.
— Сними очки, — повторил Петро.
— Мне и так хорошо.
Саша отклонил голову, пытаясь осторожно высвободиться из угла. Петро, посмеиваясь, как бы заигрывая, пытался рукой дотронуться до очков.
— Сними, — снова повторил Петро.
Саша не знал, чем кончилось бы все это, но вовремя подоспела Августа.
— О господи! — воскликнула она. — Напился, так не приставай.
Она выпроводила Петра из комнаты, отдала его на попечение Марии, за которой Петро послушно пошел в сенцы, на свежий воздух, а сама вернулась в комнату.
Саша стоял все там же, у подоконника. Он был рад, что Августа вернулась и что он сможет наконец все спокойно объяснить.
— Ты не обижайся на него, Саша, — сказала Августа, подходя к брату. — Как напьется, так и чудит. Просто моченьки нету, ходи за ним по пятам, как за маленьким. — И без всякого перехода, без паузы, только тихо вздохнув, продолжила: — Обидел ты, Саша, крепко обидел сестренку свою. Что я тебе плохого сделала? Чем я тебя прогневила?
— Я же, Ава, все написал, как вышло.
— Да, конечно, ты написал, а разве мне от этого легче? Ты же знаешь, какой Петро, разве поверит... Братовьям, значит, можно, а сестре так нельзя?
— Ну зачем же так, Ава! Вы мне все одинаковые... Просто так все нелепо вышло.
Саша вновь — уже в который раз — вспомнил тот осенний дождливый день, который он провел в очереди.
Рано утром, семи еще не было, Саша приехал на Бакунинскую улицу. Одной стороной автомагазин выходил в Спартаковский переулок, длинный и узкий, и весь он был запружен народом. Кажется, нельзя было разобраться, где начало и где конец этой очереди. Все двигалось, шумело, менялось. Саша лихорадочно засуетился, заспрашивал и успокоился, когда уже за ним выстроился длинный хвост людей, с завистью смотрящих на тех, кто успел раньше их.
Со дня приезда в Москву Саша держал в чемодане два паспорта: старый, потрепанный — Леонида, новенький, в кожаной обложке — Петра. Просьба была одна — записать обоих на машину «Москвич-408».
«В столице это просто», — заверили его, но каждое знакомство с автомагазином убеждало Сашу в обратном. Об этом он не писал ни слова, только успокаивал: «Пока все по-прежнему. Записи нет».
И вот запись началась. Люди плотно держались своей очереди, не обходили, и живая цепочка откатывалась, изгибалась, снова откатывалась и снова изгибалась, и так продолжалось долго, и Саша измучился до того, что еле стоял на ногах. Он загадал, что если успеет за час дойти до
Наготове оба паспорта, обе открытки. Замер в ожидании: как-то будет? Ведь не себя записывает, а своих родных, да еще иногородних.
— Скорее же! — раздраженным тоном проговорил уставший администратор.
Саша подал ему паспорт Леонида с открыткой, а паспорт Петра и его открытку протянул второму. Тот взял, собрался уже сделать запись в тетради, но первый сказал, кивнув на Сашу:
— От него?.. Верни, хватит ему.
— Но я, — Саша побледнел. — Я ведь стоял...
— Все стоят... На, бери.
— Следующий! — прокричал администратор и сунул в онемевшие пальцы Саши оба паспорта и одну открытку, а вторую положил в ящик.
Саша плохо помнил то, что было дальше, пришел в себя уже на улице. Как быть? Вернуться? Занять очередь? А зачем? Уже ясно, что запись скоро кончится.
В тот же вечер Саша написал домой три подробных письма: брату Леониду, зятю Петру и маме с просьбой, чтоб все она уладила, если возникнут какие-нибудь недоразумения. И случилось то, чего он опасался: Августа с Петром обиделись, долгое время не ходили к матери и к Леониду в гости. Мария написала об этом сухо и коротко, и Саша встревожился, и все это время он чувствовал себя как бы виноватым во всем случившемся. И как теперь успокоить сестру, как объяснить ей, чтоб она поняла?
Августа, выслушав его, сказала:
— А я так надеялась. Ну, думаю, хоть вздохну немного. Не придется сено на себе таскать, кирпичи возить на тележке. Подорвала я здоровье на этом проклятом доме, замоталась... Ну да ладно, чего уж. Подождем еще. Как там, обещают?
— Вроде через год, не раньше.
— Что ж, подождем. А на Петра не обращай внимания. Ты же знаешь, какой он. И не думай ни о чем, не расстраивайся. Переживем.
Саша видел, как трудно дались ей эти слова, но Августа сказала их и, внимательно посмотрев на брата, поцеловала.
— В гости не забудь забежать.
— Обязательно зайду.
— Ну, пойду за своим. Как бы опять чего не начудил. С него это станется.
Она быстро вышла, а Саша прилег на кровать и почувствовал себя уставшим и в то же время успокоенным.
2
Впервые Саша задержал свой долгий, пристальный взгляд на портрете отца перед самым отъездом в Москву, вскоре после того, как он вернулся из туристического похода.
Именно с этого дня, все чаще вспоминая отца, Саша укреплял себя в единственно твердом желании побывать еще раз у подножья горы Таганай, в заброшенном поселке, с тем, чтобы все-таки найти могилу отца.
В десять лет Саша знал о своем отце только то, что написал в своей первой коротенькой биографии:
«Отец — Василий Николаевич Заболотнев — работал в строительной конторе, воевал, умер в 1946 году».
А чуть позже он узнал еще и то, что могила находится у подножья самой высокой вершины Уральского хребта Таганай, в глухом таежном поселке.
Уже потом, повзрослев, он узнал от матери, как умер отец и как она его хоронила, но никогда не возникала мысль поехать туда и самому побывать на могиле.