Грим
Шрифт:
— Одевайтесь скорее, Драко! — произнес Флитвик.
Серебристые обои на стенах, темно-зеленые бархатные шторы, знамя Слизерина рядом с листком расписания седьмого курса. В поле зрения Гермионы Малфой с голым торсом на ходу застегивал брюки. Его спину украшала угольно-черная татуировка, но девушке не удалось ее разглядеть — слизеринец набросил на себя рубашку.
— Что здесь происходит?
— Мисс Грейнджер, вы очнулись! Прекрасно. Вам, кхм, также необходимо одеться.
Гермиона заглянула под одеяло. Ее худшие опасения подтвердились — на
— По дороге Драко вам все объяснит, по возможности, одевайтесь скорее, — прокричал Флитвик и закрыл за собой дверь.
В комнате повисла тишина. Малфой зашнуровывал ботинки, уделяя исключительно все свое внимание обуви. Наконец, он закончил с одеждой, выпрямился и в упор посмотрел на бледную, испуганную Гермиону, прижимающую к груди одеяло — свою единственную защиту.
— Ты слышала, что сказал Флитвик? Одевайся, — слизеринец наклонился и кинул ей в лицо брюки.
— Почему я голая? Почему я в твоей постели? — чуть не плача, закричала Гермиона.
— А что два человека делают в постели обнаженные? Наверное, играют в шахматы, — голос Малфоя сочился ядом.
— Ты опоил меня, чтобы воспользоваться?
— Если бы я захотел трахнуть грязнокровку, то взял бы ее силой, — Драко швырнул на кровать мантию с гриффиндорской нашивкой, — чтобы эта грязная тварь извивалась подо мной и молила о продолжении. — В лицо Гермионе полетели собственные бюстгальтер и трусы. — Но тебя не пришлось заставлять.
По лицу Гермионы текли слезы. Она чувствовала себя грязной. Она переспала с Малфоем. Пасть ниже невозможно.
— Отвернись, Малфой, — глотая слезы, произнесла она и, заметив на его лице появляющуюся саркастическую улыбку, добавила: — Пожалуйста.
Слизеринец отвернулся.
— Что ты помнишь?
— Я ничего не помню. Мое последнее воспоминание — я захожу в библиотеку.
Гермиона мельком поймала свое отражение в большом зеркале в медной оправе. И замерла в ужасе: обнаженная дева с опухшими губами и с россыпью синяков на шее и груди.
— Ясно.
— Ясно??? Тебе ясно! А мне ни черта не ясно! Объясни мне, в конце концов, что происходит? Почему Флитвик так взволнован? Почему я переспала с тобой?
— И почему я трахнул истеричную грязнокровку, — добавил Малфой. — Флитвик считает, что всему виной Ящик Пандоры.
— Что? Это же древнегреческий миф.
— Это не миф. Ящик Пандоры — поразительный по силе темный артефакт. Последний раз его использовали в начале девятнадцатого века. Тогда же он и исчез, и многие посчитали, что артефакт уничтожен. В Ящике Пандоры заключены семь грехов: гордыня, обжорство, зависть, гнев, уныние, жадность, похоть.
— Похоть, — эхом откликнулась Гермиона.
«Не думай об этом, не думай!» — мысленно приказала себе она, чувствуя, как в душе поднимается волна отвращения к самой себе.
— Да, именно похоть. Нас с тобой поразила похоть, остальных в замке — какие—то другие грехи. Единственный способ привести их в чувство — специальное зелье. Слизнорт сейчас готовит его.
—
— В нем течет гоблинская кровь, — ответил Малфой. — Он прибыл в Хогвартс только ночью, увидел, что здесь творится, нашел в запасах нашего декана нужное зелье, напоил им Слизнорта, и теперь наш зельевар варит новую порцию этой обжигающей гадости.
— А нам придется приводить в порядок остальных, — произнесла Гермиона. — Идем.
Малфой повернулся к ней, на его лице мелькнуло и мгновенно исчезло выражение боли. А может, Гермионе показалось. Скорее всего, это было отвращение, то же, что сжигало ее изнутри.
«Я переспала с Малфоем. Я переспала с Малфоем».
Отвращение.
«Но моему телу это понравилось».
Стыд.
Не сказав друг другу больше ни слова, они дошли до комнаты профессора Зельеварения. В центре комнаты стоял котел с булькающим и распространяющим приторно-сладкий аромат зельем. На крошечном участке возле котла стоял Слизнорт, его внимание было сосредоточено на страницах огромной книги, которую он с трудом удерживал в своих пухлых холеных руках.
Остальное пространство комнаты занимали пустые винные бутылки из темного стекла, бочки медовухи с этикеткой в виде трех скрещенных метел, огневиски пятнадцатилетней выдержки в дубовых бочонках с железными обручами, продолговатые бутылки с вермутом, маленькие — с коньяком, разноцветные — с самбукой, джином, водкой или бренди, большие ядовито-зеленые — с абсентом. Бутылки — полные, пустые, недопитые — были везде: на полу, в мягких, обитых синим ситцем, креслах, на скамейках для ног, пуфиках, между книг, в пустых котлах.
— А где профессор Флитвик? — потрясено спросил Малфой.
— Говори тише. Филиус отправился приводить в порядок остальных преподавателей, — произнес Слизнорт, поворачиваясь к старостам. Он был каким-то помятым, будто сдутый воздушный шарик. Затуманенные глаза, хмурое отекшее лицо, выражение бесконечной усталости и ненависти к жизни и, в частности, к громким звукам.
— Профессор, что здесь произошло? — робко произнесла Гермиона, обводя взглядом гору алкогольных напитков.
— Gula. Обжорство, чревоугодие — переводите, как желаете. Слава Мерлину, Филиус успел вовремя.
— Вовремя? Это когда? — поинтересовался Малфой, осматривая гору бутылок.
— До того, как я полностью ослеп. У грехов Пандоры есть неприятное свойство: те, кого они поражают, сначала слепнут, затем начинается агония, а потом они умирают.
От зелья повалил оранжевый дым, и Слизнорт опять повернулся к котлу. Манящими чарами он призвал несколько пустых бутылок, очистил их от остатков алкоголя и наполнил зельем.
— Гермиона, Драко. — Гораций вручил им две полные бутылки. — Как же раскалывается голова… Вернемся к вашему заданию: увидите кого-то из учеников или преподавателей, не пытайтесь привести их в чувство, достучаться до голоса разума. Сразу лейте им в глотку зелье, главное: успеть до того, как начнется агония, иначе их уже не спасти.