Грим
Шрифт:
— Да не хотел я, — в сердцах произнес Гарри. — Но потом Теодор Нотт, слизеринец с седьмого курса, пульнул в меня оглушающим заклинанием. Я и не стерпел. Слизеринцы совсем зарвались.
— И, конечно же, вы с Роном и остальными бросились бить слизеринцев! Такой повод, как не отвести душу на ненавистном факультете. Ведете себя как мальчишки. Все, войну пережили, так нет, дайте еще поиграть! Ах, не даете, мы сами ее создадим! — голос Гермионы стал жестким, ее слушали все гриффиндорцы в гостиной. — Чем сильнее мы разжигаем вражду, тем к большим последствиям это может привести. Слизеринцы сейчас
Гарри поднялся во весь рост и раздраженно глядел сверху вниз на Гермиону. Его голос звучал на всю гостиную.
— Я понимаю, что мы поступили неправильно, подвели МакГонагалл. Но как, скажи, мы должны были реагировать? Стать послушной мишенью для битья? Мило махать слизеринцам, пока они бьют нас, и защищаться словами о моральных принципах?
— Гарри, я точно так же как ты ненавижу слизеринцев и точно так же натерпелась от них за семь лет. Один Малфой чего стоит, мастер изводить нервы и втаптывать людей в грязь, или Пэнси с ее грязным языком и не менее грязными сплетнями.
Я не прошу тебя бездействовать, если на тебя напали. Я прошу лишь об одном: не нападай первым. Держись нейтралитета, пока жива последняя возможность примирения. Если отвечать злом на зло, добра в мире не прибавится.
Гарри внимательно смотрел на свою подругу, размышляя над ее словами. Он снова уселся в кресло, протянув ноги к камину и стараясь не смотреть на подругу.
— Я пойду спать, — тихо сказала Гермиона.
— Спокойной ночи, — небрежно бросил Гарри, не глядя на Гермиону. Внутри него бурлило негодование и раздражение. Резкие слова Гермионы неприятно задели его. От хорошего настроения не осталось и следа.
Гермиона с тяжелым сердцем отправилась к себе в комнату. Она не хотела ссориться с Гарри, но сказанные слова не вернешь.
«Не хватало потерять еще одного друга», — горько думала она, расстилая постель.
Гермиона провалилась в сон почти мгновенно, едва коснувшись головой подушки. Но вскоре ее сладкий сон бесцеремонно прервали. Яркий свет слепил глаза даже сквозь плотно закрытые веки.
Гермиона проснулась, не понимая, в чем дело. Перед глазами мельтешили цветные пятна, и она не сразу смогла разобраться в происходящем. В комнате становилось все ярче, свет ослеплял, освещая всю комнату подобно гигантскому светильнику. Его источником был кристалл, лежащий между учебников, свитков и перьев на столе.
Что-то случилось. Это Гермиона поняла сразу. Никогда раньше кристалл не сверкал так сильно, что на него было больно взглянуть. Гермиона в спешке накинула поверх пижамы мантию, выбежала из комнаты и миновала пустую гостиную. Кристалл не переставал светиться. Картины в коридоре проснулись и зашумели. Болонка на одном из полотен истошно залаяла, игроки в покер грозно потрясали кулаками, со сжатыми в них картами, а сэр Кэдоган начал во всю глотку кричать о подлых завистниках.
Гермиона засунула кристалл подальше
Гермиона увидела Грима сразу. Свет осветил его сгорбленную фигуру и погас. Гермиона подошла к нему.
— Побудь со мной, — тихо произнес Грим.
Гермиона опустилась перед ним на колени и обняла его. Она не задумывалась, почему сделала этот жест. Просто почувствовала. Шестое чувство, наитие, интуиция — названий много, но суть они передают лишь отчасти.
От Грима крепко пахло алкоголем. Он молчал, не пытаясь обнять девушку в ответ. Гермиона почувствовала, как его сотрясает дрожь. Грим плакал. Не рыдал навзрыд, не стонал и не кричал. Он плакал молча, его трясло, но с губ Грима не сорвалось ни единого звука.
Гермиона терялась в догадках, что могло случиться с таким сильным человеком, что могло сломать Грима. Недолгое знакомство почти убедило ее в силе, в несгибаемой воле и неуязвимости этого человека.
Она чувствовала, как ему больно. Но не знала, что сделать, как ему помочь. Гермиона просто была рядом, успокаивающе поглаживая его по плечу, шепча какие-то безликие слова. Грим молчал, он уже не плакал, но и не пытался оттолкнуть ее или уйти. Казалось, он вообще не понимал, где и с кем находится. Гермиона беспокоилась за него все сильнее.
«Может, ему надо в больницу?» — мелькнуло в голове, и она почувствовала, что Грим осторожно высвобождается из ее объятий.
Гермиона встала, только теперь замечая, что ее руки в чем-то испачканы. На мантии Грима было что-то темное, блестящее.
На конце волшебной палочки Гермионы засветился крошечный огонек. Мантия Грима, его руки, даже та часть лица, не скрытая капюшоном, были в крови.
— Мерлин, — потрясенно произнесла Гермиона, по ее телу пробежали мурашки. — Это твоя кровь?
— Нет, — произнес Грим и исчез.
*
В тот день он вернулся домой около трех часов ночи. Быстро разделся, сбрасывая с себя окровавленную одежду, и залез под холодный душ. Кровь была везде: на лице, волосах, руках, под ногтями. От ее запаха тошнило, а еще больше воротило от воспоминаний.
Драко приказал домовику вычистить его мантию, а остальную одежду сжечь. Он не то что надевать, смотреть на нее не мог без отвращения. На этот раз обязанности Твинки исполнял другой эльф.
С Твинки же появилась еще одна проблема. Точнее, с его памятью. Как только эльфу станет лучше, мракоборцы начнут его допрашивать. Если они полезут в воспоминания домовика, Люциус и Драко Малфои станут главными подозреваемыми. А статус бывших Пожирателей только упрочит это подозрение.
Приведя себя в более или менее вменяемое состояние, Малфой трансгрессировал в Мунго. Твинки мирно спал, укрытый одеялом до самого подбородка. Он напоминал скелет, обтянутый пергаментом сморщенной желтоватой кожи. Когда Малфой приблизился к кровати, эльф открыл глаза.